Анатолий Макаров - Мы и наши возлюбленные

Он побежал через двор в другое здание, разыскал в незнакомом отделе, куда никогда в жизни, наверное, не заходил, погруженную в дела Наташу Конюшкову и, вызвав ее на минутку в коридор, настойчиво спросил у нее, еще пребывающей мыслями в сметах и перечислениях, не передумала ли она.

— О чем? — не сразу сообразила Наташа.

— Как о чем? — чуть ли не возмутился Шадров и пояснил без малейшего смущения, — о ключе от квартиры.

Всякий, даже не лишенный простодушия, человек заподозрил бы по нетерпению, ощутимому в шадровской фигуре, по тому напору, с каким он почти уже требовал ключ, по лексике, наконец, вполне однозначной и толкований не допускающей, что не желание творчества побуждает моложавого этого мужчину к таким энергичным действиям. Наташа Конюшкова в этом смысле могла считаться эталоном чистоты помыслов. Ключи она тотчас Шадрову принесла с поспешностью, с какою приносят с трудом добытое лекарство. Потом на листе казенной серой бумаги написала свой новый адрес и принялась рисовать план микрорайона с подробным указанием ориентиров в виде магазина «Универсам», бензоколонки и монументального плаката-призыва, изготовленного из сварных труб и фанерных плоскостей. Автобусы до Наташиной шестнадцатиэтажной башни ходили от двух станций метро, она старалась объяснить обстоятельно преимущества и недостатки обоих маршрутов, не подозревая, что в определенных ситуациях Шадров привык на такси не экономить.

Тем не менее, плутая в старой дребезжащей «Волге» среди совершенно не отличимых друг от друга неряшливых домов, похожих на гигантские так и сяк поставленные, а то и просто поваленные фишки домино, отыскивая Наташины ориентиры — не зря она так подробно их описывала, подозревая безотчетно, что получивший ключи Шадров слушает ее вполуха, — поражаясь какой-то необжитой унылости этого многонаселенного, разом выросшего района, Шадров по данным счетчика отметил про себя, что в такую даль поиски радости его еще не загоняли.

Подругу его по имени Нонна, редакторшу со студии «Диафильм», удаленное расположение их неведомого еще пристанища мало беспокоило. Предвкушение свидания внешне никак на ней не отражалось, она выглядела так, словно ехала по делу — за покупкой, к врачу или к портнихе на примерку. Эта ее сосредоточенная деловитость оказалась весьма кстати: отобрав у Шадрова обстоятельный Наташин план, она умело соотнесла его с действительностью, обнаружила все до одного ориентиры, в том числе и плакат-призыв, воздвигнутый посреди пустыря, и в итоге безошибочно выделила из пяти или шести однотипных башен именно ту, в какой ждала их отданная в шадровское распоряжение квартира.

Можно еще добавить, что и дверь в эту квартиру в одно мгновение, будто свою собственную, отперла именно Нонна, Шадров же долго путался в ключах — их было два от двух замков, никак не мог попасть в скважину, не знал, в какую сторону поворачивать, злился и потихоньку ругался. Вот тут Нонна властным и заботливым движением и перехватила ключи, рассудив справедливо, что мужчине перед свиданием не стоит раздражаться. Толкнули дверь и тотчас ощутили нежилой дух пустой, безбытной квартиры, в котором строительные запахи известки, битума, клея, так и не выветрившись, смешались с какою-то обонянием уловимой кислотцой, по которой всегда узнается бедность. И впрямь, переступив порог большой светлой комнаты, Шадров как бы отлетел на двадцать лет назад, во времена своей юности, в тот самый незапамятный вечер, когда они всей группой то ли после похода, то ли после субботника завалились в крохотную, кухарке предназначенную Наташину каморку с окном, выходящим в простенок. Нынешнее окно с жалкими занавесками по краям, огромное, одностворчатое, выходило в чистое поле, еще не застроенное кубами и параллелепипедами новых микрорайонов, однако все содержимое той допотопной комнатушки целиком было перенесено в однокомнатную квартиру улучшенной современной планировки. Оно, это содержимое, некогда стоявшее тесной общностью, одно впритык к другому в одном, единственно возможном положении, теперь рассредоточилось, расплылось по просторной двадцатиметровой площади, потерялось на ней, и от того каждый предмет, стоящий отдельно, словно музейный экспонат, выглядел особенно убого. Колченогий стол, застеленный вылинявшей, выцветшей скатертью, дешевенький комод в стиле предреволюционного ширпотреба, венские стулья с поломанными спинками, зябкая этажерка с пыльными книгами в грубых и скучных переплетах пятидесятых годов. Теперь такие мебеля не вывозят и в садовые домики дачных кооперативов.