Гарий Немченко - Отец

— Так можно сказать?

— И даже с гарантией, если сдаст.

А назавтра утром Всеславский с утра вызвал Эдика и тихо, как будто даже с ласкою в голосе, спросил:

— Вы были у Чумакова? Сказали насчет талона?

И Эдик, знавший Всеславского очень хорошо, встал и взялся за ручку двери. А тот опять говорил, не разжимая зубов:

— Отправляйтесь туда немедленно!

Из кабинета Всеславского Эдик вылетел пулей.

Не знаю, может, ему действительно помогло то, что был он заядлый спортсмен. Иначе как можно объяснить, что в обморок он тогда все-таки не упал?

А было от чего.

В бригаде у Толика кипела горячая работа. Пахло талой землею и горьким дымом, работал компрессор, оглушительно били отбойные молотки. Все фундаменты до нижней отметки были откопаны, и многие почти до основания разбиты, а остальные зияли вырванными боками.

Эдик схватил Чумакова за локоть, заорал:

— Ты что наделал?!

И сам подался к бригадиру ухом, но тот удивленно спросил:

— Как «что»?

— Ты мне ваньку не валяй! Мы с тобой что договаривались? Что ты сдашь!

— Сдам.

— Когда, дурья башка, когда?! — Эдик все оглядывал то, что еще осталось от фундаментов. — Поправил, в крайнем случае, один. После другой. Зачем разломал все сразу!

— А мы с ребятами посоветовались…

— Они посоветовались!

— Решили это дело на поток. Сперва все разбить…

— Слушай! Ты мне не валяй! Мы как договаривались: Травушкин болел и ничего не знает…

— Ага, я ему не говорил, где работаю…

— Мы как договаривались: он тебе верит на слово?

— В том и дело…

— Он бы у тебя все это — за глаза!

— Ну, так потому я и стал разламывать…

И Эдик хватался за голову и поднимал руки:

— Г-где логика?!

Ему вдруг показалось, что дело тут вообще пахнет предательством.

— А кто тебе с чертежами разобраться помог? Кто?!

Толик виновато улыбался щербатым ртом:

— А никто. Я всю ночку просидел. Сам.

— Не Травушкин?

— Я его после больницы еще не видел.

— Ну, как же ты, дурья башка, до этого дошел?

Но этого Толик, видно, не слышал, упоминание о Травушкине вызвало у него тихую улыбку, которая плавала теперь в серых его глазах:

— Он мне в больнице статью читал. Написал. Сам! На то, как русский народ к труду, здорово повлияло, говорит, татарское иго… До этого как? Киевскую Русь, говорит, за границею называли… забыл по-ихнему. А по-нашему: страна городов. Такие были города. Мастеровые там. Ремесленники. И крестьяне тоже. Умели, говорит, работать. А потом что? И один раз татарин придет, все отберет. И другой. Тут и подумаешь: или делать что, или так обойдется. И это не один год, не два. Так и отбили охоту…

Эдик все тряс его за плечо. Выбрал, наконец, момент, когда Толик сделал паузу:

— Слышишь меня?! С Киевской Русью. Иди ты, знаешь, куда?! Знаешь? Вот так. И если ты мне это не сдашь…

Цапнул Толика пятерней за бумажный свитер на груди, и опустил голову, и слегка повел ею из стороны в сторону: как будто и сам не знал, что тогда в точности произойдет, но ясное одно — страшное будет дело!

Скажу сразу: ничего страшного не случилось.

Многим и до сих пор непонятно, как ему это удалось, однако эти самые фундаменты Толик-безотказный сдал в срок.

Остряки потом говорили, будто вся разгадка здесь вот в чем: Чумаков подобрал-таки ключи к этому лодырю Инагрудскому, и тот показал, наконец, на что он способен… Может быть, тут и есть какая-то доля правды, и к этому мне еще хочется вернуться — рассказать вам о том, как у них сложились дела, у Толика с Инагрудским…

Но пока мне хочется о другом.

Чумаков тогда и действительно крепко выручил бетонщиков, потому что благодаря ему управление кое-как наскребло на план. Вся штука в том, что истосковавшийся по работе Травушкин, выйдя из больницы, раскопал у них брак совсем в другом месте, а так как исправлять его Всеславский наотрез отказался, то дело дошло до народного контроля, и пошел затяжной скандал, попортивший немало крови и руководству бетонщиков, и самому старику. Вообще-то, в той истории много темного, но сам Всеславский, человек, провести которого почти невозможно, тут-то как раз согласен, что самое в ней неясное опять же вот что: как этот брак старик обнаружил?

Другой табак, если брали бы его на арапа: примет — хорошо, а нет — и на том спасибо. Тут же и у самих все было, как говорится, вне подозрений…

А я и тогда не раз над этим задумывался, и сейчас нет-нет да и вернусь к хитрым секретам Травушкина, и, сдается, многие из них теперь для меня не такая уже великая тайна…