Гарий Немченко - Отец

Короче, к трем часам порядок был полный, ребята даже перестарались — Толик на минуту отлучился, а они фундамент быстренько и засыпали. Травушкин, как пришел, первым делом:

— Договаривались — не будете закрывать?

Толик ему по-хорошему, так и так, мол, Алексей Кириллыч, все правильно. Я, мол, им толковал, да вот не успел и отвернуться. Только вы уж поверьте — сам лично заделывал!

А Травушкин руки за спину закинул, согнулся, обошел вокруг фундамента и опять выпрямился, вскинул указательный палец:

— Без-ответственность!

А это у него, как сигнал к атаке. Как то самое «иду на вы». Если уж так сказал, и к бабке не ходи — дела не будет.

Толик опять миром:

— Уж вы, Алексей Кириллыч, на слово поверьте, разве я когда…

А Травушкин указательный палец теперь под ноги:

— Ат-копать!

Ну, тут, конечно, базар:

— Нет, братцы, эт что ж такое? Ну, раз сказал — переделали…

— Да там все по уму!

— А он, думаешь, по уму — понимает? У него — принцип!

— Пускай тогда за свой принцип платит… заплатишь, Травушкин?

А он — свое:

— Ат-копать!..

Ребята вокруг — и того пуще.

Оно ведь, потому и закапывали, чтобы поспорить потом было о чем: ведь все, действительно, честь по чести, можно людям поверить? А тут опять столько земли перевернуть — ну, разве не кровосос этот Травушкин? Кровосос форменный!

Погорланили вволю и за лопаты взялись, конечно, нехотя, а тут пошло и пошло веселей — откопают сейчас, а там комар носа не подточит: на, Травушкин, ешь! Понял теперь, кто ты такой?

А его и так, видать, уже проняло, заигрывать начал:

— Это хорошо, что доски-то, наконец, поснимали — значит, совесть еще не всю потеряли…

Промолчали дружно.

Вот уж и залатанный бок видно. Стали отгребать от него поосторожней, чтобы ненароком не повредить. Островок опалубки пришит, как будто краснодеревщики тут тебе поработали… а ты? Ты понял, кто ты такой, Травушкин?

А он неловко спрыгнул вниз, как не рассыпался, шагнул под лопаты, нагнулся. Вытащил из земли, слегка отряхнул и приподнял на вытянутой руке стопку брезентовых рукавиц, совсем новеньких, еще перетянутых шпагатом, только со склада.

— Как прикажете понимать?

То, что сказали бетонщики, придется тут опустить. Дальше опять идет Травушкин:

— Па-азвольте спросить: каково, по-вашему, предназначение этих рукавиц? — куратор все приподнимал связку, и под ветром она слегка дымилась от пыли. — Помогать человеку в труде, вот какое предназначение! Потом, понимаете, вашим пропахнуть! От ваших мозолей да от железа, понимаете, изорваться! А уж дальше — или в огне сгореть, или в земле сгнить — это уже не столь важно. Пожили свое! Пред-назна-чениеисполнили. А вы хотели лишить их смысла существования, новенькими в землю, понимаете, закопать!

— Травушкин! — позвал Петя Инагрудский. — А ты знаешь, чем куратор от петуха отличается?

Тот голову слегка наклонил:

— Любопытно.

— А тем отличается, — с гордостью сказал Петя, — что петух и в дерьме ищет что-либо хорошее, а ты и в хорошем обязательно дерьмо найдешь!

Кругом грохнули, конечно, а Петя от удовольствия даже зарделся — он эту шутку уже второй месяц собирался сказать, да все не было случая.

— Люди добрые! — ничуть не обиделся Травушкин. — Поймите: труд из обезьяны сделал человека…

— И превратил его в скотину!

— Знаем, знаем!

— Я вам не о том…

— А мы — об этом!

А у Пети Инагрудского весь запас юмора уже закончился, потому и сказал уже по-деловому:

— Да надо просто послать его…

И насчет того, куда именно надо Травушкина послать, сомнений Петя ни у кого не оставил.

— Одну минутку! — попросил Травушкин. — Только одну минутку! — и повел рукою в сторону Инагрудского. — Известна ли вам одна небольшая деталь из времен великой французской революции? Убийцу Марата звали Шарлотта Кордэ. И когда палач, по приговору трибунала отрубивший ей голову, после поднял ее за волосы и ударил по щеке, палача разжаловали! Вы представляете?.. Он преступил границы. Оскорбил до-сто-ин-ство!

— Ну и что? — вскинулся Петя.

— Думайте о достоинстве! Вспоминайте. О своем собственном. О моем. О достоинстве…

— Алексей Кириллыч! — мягко окликнул Эдик Агафонов, который стоял неподалеку и терпеливо наблюдал за этим митингом, ждал, пока он закончится. — Вас можно на минутку?

Травушкин аккуратно положил пачку на землю:

— Я вас внимательно слушаю.

— Немножко пройдемся, если не составит труда? — и Эдик взял куратора под локоть.