Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

Сначала она не может говорить. Во второй раз в жизни очнувшись на больничной койке, она видит красное от слез, потное Тинино лицо. И, недвижная, вынуждена терпеть, когда Тина промокает ей лоб влажной губкой, когда тискает ее пальцы. Немало времени проходит – возможно, не один день и не два, – прежде чем Стелла находит в себе силы выдавить: «Прочь».

Рядом всегда ее дети – в разных комбинациях. Неизменно дежурят Томми, Арти и Берни; часто к ним присоединяются Фредди, Гай и Ричи, их жены, а еще Куинни, невестка. Все они гладят ей руки, пытаются массировать ноги. Они так счастливы, что Стелла наконец-то заговорила; они едва ли понимают смысл сказанного. И Стелла повторяет: «Прочь».

Нет, до них не доходит. Ничего, Стелла сейчас объяснит.

– Прочь.

Она в состоянии шевельнуть рукой. Она поднимает руку, она указывает на Тину.

– Ты. Уходи прочь.

За тетку вступаются Стеллины дети:

– Мам, ты чего? Тетя Тина за тобой всю дорогу ухаживала! Она прямо тут, в палате, на полу спала! Она тебя больше всех на свете любит!

– Прочь, Тина.

Тина в шоке, Тина в истерике. Рыдания, крики: «Она сама не понимает, что говорит!» Вот еще! Стелле отлично видно, какие виноватые у сестры глаза. Тина знает, что натворила. Знает, почему спала на полу, почему промокала губкой бесчувственное Стеллино тело, кормила вкусностями Стеллиных детей и поила вином Стеллиного мужа. Добрыми делами вот уже шестьдесят семь лет Тина безуспешно пытается подавить зависть к старшей сестре. Но в ней, в Тине, – яд, опаснейший яд; она не может это отрицать.

– Прочь, – повторяет Стелла. – Ты вину за собой знаешь.

В последующие годы никто Стелле не верил насчет Тины. Да что она такого сделала? Ясно – ничего. Просто у Стеллы разум повредился, перещелкнуло там – отсюда и необъяснимая, необоснованная ненависть к Тине. И какая лютая! Все прежние ее убеждения заменились одним-единственным: Тина в чем-то виновата. Попробуй оспорь! Тина-де с рождения Стелле завидует. В детстве хорошенькому личику завидовала, сообразительности, бойкости. Когда девочки повзрослели, Тина стала завидовать популярности Стеллы у парней. Затем – наличию красивого, работящего и покладистого мужа. А уж с тех пор, как дети пошли, Тинина зависть вообще берегов не ведала. Каждый эпизод самопожертвования со стороны Тины был не чем иным, как попыткой подавить это пагубное чувство.

Бабушка Мария так учила Стеллу: не показывай пальцем на грешника – значит, ты сама этим же грешна. Увы, полезный урок остался как раз в удаленной части мозга. Стелла с помраченным рассудком не способна разглядеть, что перст обвиняющий направлен прямо на нее.

Стеллу выписали из больницы под Новый год.

Родные, заодно с новогодней вечеринкой, решили отпраздновать Стеллин день рождения.

– Вы только посмотрите на эту женщину! Красавица, одно слово!

Аплодисменты, «многая лета», звон бокалов.

– Мама, ты знаешь, что доктора говорили? Что ты ни ходить, ни говорить не сможешь!

Бедняга Томми еле сдерживает слезы. Сентиментальным уродился, весь в отца. А Бернадетта в открытую плачет, совсем как ее покойная бабушка Ассунта.

Стелла улыбается, машет рукой. Замечает, что ей ногти красным лаком накрасили.

– Ошиблись ваши доктора.

Новый взрыв аплодисментов. Гостиная битком набита. Стеллины взрослые дети, их взрослые друзья, которых Стелла помнит прожорливыми мальчишками, уплетающими в кухне хлеб и оливки.

– Встань, мама! Пускай все видят, какая ты у нас сильная! Докторам, конечно, спасибо, да только насчет тебя они ошиблись!

В затылке пульсирует боль – слишком надышали, слишком тут шумно. Стелла послушно встает, опираясь на руку Томми. Над ней возвышаются темноволосые, волоокие, красивые дети, хлопают в ладоши, кричат «ура». Внуки – белокожие, белокурые – глядят с полу, снизу вверх, своими серыми, голубыми, зелеными глазами. Как странно: их от Стеллы отделяет всего одно поколение – а между ними почти ничего общего.

Восторженные крики и хлопки обретают ритм. Да это же тарантелла! Ду-ду, ду-ду, ду-у-у-у!

Стелла взмахивает руками. Нет, сегодня от нее танца не дождутся. Сегодня она будет слушать и улыбаться.

– Мама у нас лучше всех! – Это самый рослый из мальчиков кричит, Фредди. – Пап, ты молодчина – какую красавицу в жены взял!

Ритм сменился. Теперь Стеллины сыновья поют по-калабрийски. Песню они выучили, а вот чтоб говорить – это нет. Ai jai jai chi muglieri mi capitai!

Кармело, разумеется, здесь же, льет слезы. Поднимается, очень нежно целует Стеллу в щеку, аккурат под гипсом. Восклицает: