Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

Ассунта притащила табурет, Кармело усадили к столу, подвинули ему тарелку с куском пирога величиной с кирпич. И вот о чем он поведал, прерываемый, как водится у итальянцев, комментариями, вопросами и восклицаниями.

Бакалейная лавка в Чикаго надежд не оправдала. Нет, сам-то бизнес шел недурно, покупатели валом валили, и с поставками без проблем, но Джио, брат Кармело, оказался слишком щедрым. Отпускал товары в кредит всем подряд, из-за чего доходов почитай никаких не было. Еле-еле расходы покрывались. Через полтора года Кармело понял, что к торговле ни способностей, ни вкуса не имеет. Продал свою долю и вернулся. Джио тоже долю продает, он приедет месяца через два.

Сам Кармело еще перед Рождеством в Хартфорде объявился. Не заглядывал к Фортунам, потому что сперва хотел работу найти. А работы-то и нет. Ребята с войны пришли – это раз; фабрики военных заказов лишились – это два. Кармело с ног сбился, но на днях ему подфартило.

В полшестого утра двигал он по Франклин-авеню; ну да, он в такую рань поднимался, чтобы газету купить с вакансиями – так вот, попалась ему бригада. Стоят парни, курят-балагурят возле сетчатого забора, а неподалеку лопаты валяются да асфальтодробилки. Кармело, недолго думая, пальто скинул – и к остальным, будто и он тоже член бригады. В одной рубахе, понятно, холодно – зато не выделяешься. И повезло, что бригадир еще не нарисовался, наряды не роздал. Вот пришел бригадир, а Кармело уже с дробилкой в руках – и топает, куда указывают, а точнее – к белой черте, которая на асфальте нарисована. Пригляделся, как другие работают – взрывают асфальт для прокладки кабеля, – и стал за ними повторять.

Сверлит, бурит – а времечко идет. С Кармело заговаривают, да только не спрашивают, откуда его принесло. Вообще вроде как никто не замечает, что в бригаде лишний человек. Кармело уже во вкус вошел и думает, как бы половчее в бригаду попроситься, но вдруг дробилка его попала на кабель под током. Все потому, что белую черту не так провели.

– Вот когда я согрелся! – Кармело хлопнул себя по ляжке, и все за столом принялись хохотать, ахать или громко ужасаться – в зависимости от возраста и половой принадлежности. Одна только Стелла ни звука не издала.

Очнулся Кармело в больнице. Током из него чуть дух не вышибло. Но ничего, откачали. А вот когда стали счета за лечение выписывать, выяснилось, что мистер Кармело Маглиери вообще не является сотрудником «Юнайтед электрикал». Тут-то бригадир и задрожал – еще бы, штрафанут и с работы погонят. Однако Кармело его успокоил: примите, говорит, в бригаду – и будет все тип-топ. Его и приняли. Еще и денежек подкинули, чтоб расходы на лечение покрыть.

На словах «Вот такая история» Джо налил мужчинам еще вина. Тина, улыбаясь, собирала тарелки. Радость ее была проста и понятна: добрый друг вернулся. На сей раз Стелла вместе с сестрой понесла посуду на кухню. Надо же, как Тина счастлива! Стеллу совесть уколола: это ведь по ее вине Кармело тогда уехал, расстался с теми, кто любит его. Хотя… вряд ли сестра мыслит подобными категориями. По крайней мере, Стелла надеялась, что Тинины умозаключения так далеко не заходят.

Возле раковины, под шум горячей воды, наливаемой Тиной в тазик, Стелла шепнула:

– Поверить не могу, что он здесь. Я думала, он больше у нас не появится.

– Просто ты ему нравишься, Стелла. – Тина закрутила кран и обеими руками взялась выжимать посудную тряпку – вечно она максимум сил прикладывала там, где и минимума хватило бы. – Неужто ты сама не видишь? Ты так гадко себя повела, а Кармело все тебе простил, приехал вот.

У Стеллы дыхание перехватило.

– Вовсе не гадко…

– Кармело хороший парень, Стелла, – перебила Тина. – Прекращай над ним куражиться. Не заслуживает он такого.

Она швырнула тряпку в таз и вышла из кухни.

К февралю сорок седьмого Тина была замужем целых полгода. Первую половину этого срока только ленивые не нахваливали Тинин цветущий вид и не строили вслух предположений о наличии малыша в Тининой утробе, стоило им пересечься с миссис Караманико в церкви Святого Сердца. Потом Тина открытым текстом заявила: хватит языками возить. Треп сразу прекратился, известно ведь, какая это плохая примета – обсуждать беременность, пока живот не оттопырился. Впрочем, к зимним праздникам Тина снова сделалась объектом пересудов. Она достаточно давно мужняя жена; все кумушки, прошедшие через беременность и роды, жаждали присоединения Тины к лагерю мамаш. После мессы они бесцеремонно похлопывали Тинин живот и осведомлялись, есть там кто или до сих пор нету.