Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

Стелла потерла ушиб.

– Мама, как ты можешь? Почему чужому человеку сочувствуешь, а родную дочь не слышишь?

Ассунта поудобнее перехватила свою ложку – Стелла еле увернулась.

– Я для тебя в лепешку расшибусь, Стелла, – заговорил Кармело. – Весь мир бы к твоим ногам бросил, честное слово! Лишь бы ты счастлива была.

Снова это кошмарное видение – ручищи Кармело на Стеллиной плоти, раздутая утроба, пудовые ноги – такова беременность, последствие возни в супружеской постели.

– Ты меня счастливой не сделаешь, – прохрипела Стелла пересохшим от ужаса ртом.

Кармело напрягся.

– Чего конкретно тебе хочется? О чем таком ты мечтаешь, чего я для тебя не добуду?

На миг Стелла лишилась дара речи. Разве она не озвучила этому типу свое единственное желание? Разве не повторила ему – и родным – тысячу раз, что не хочет замуж?

– Я мечтаю, чтоб от меня отвязались.

В кухне воцарилась тишина. Через мгновение Кармело овладел собой.

– Ледышка ты, Стелла.

Сказал – будто проклял. У Стеллы руки похолодели, и плечи, и грудь.

– Может, и так. Да только это не твоя печаль.

– Думаешь, тебя кто другой крепче моего полюбит?

На сей раз Стелле пришлось опустить глаза – она не выдержала горького взгляда Кармело.

– Глупая ты.

Еще через мгновение, пронизанное трагической тишиной, Кармело поднялся, чуть поклонился Ассунте и Тине.

– Вы сами все видели, тетушка Ассунта. Сколько можно унижаться? Я хотел стать вашим зятем, но сейчас мне лучше уйти.

Ассунта с Тиной бросились уговаривать Кармело – куда, дескать, он пойдет, когда ужин вот-вот будет готов? Впустую. Кармело расцеловал обеих, а в сторону Стеллы отвесил неглубокий поклон, произнеся ее имя. Синие глаза при этом сверкнули слезой.

Вот при каких обстоятельствах Карменантонио Маглиери исчез из жизни семейства Фортуна.

Рокко Караманико на войне уцелел. Как и все солдаты, что несли службу на Тихом океане, он отсутствовал почти четыре года. В чем состояла служба, что конкретно делал Рокко, оставалось за гранью понимания близких. До конца своих дней он держал в холле на стенке фотокарточку – подразделение химзащиты в полном составе. А вот что там происходило, в этой Новой Гвинее, – попробуй разберись. Выпало ли Рокко пострелять? Убил ли он хоть одного япошку? Был ли свидетелем военных преступлений, подвергался ли воздействию химических веществ, видел ли смерть товарищей? Участвовал ли вообще в боевых действиях? Была ли реальная угроза его жизни? Рокко вернулся без единого шрамика, его тело не попортила сыпь шрапнели, на кителе не красовалось ни одно «Пурпурное сердце» [22] «Пурпурным сердцем» награждают за воинские заслуги и за ранения, причем при втором и следующих награждениях, собственно, медаль не выдается. Ее заменяет знак «Дубовые листья». . Вот чем он четыре года занимался, а? Впрочем, такова военная специфика – сплошные тайны, в раскрытии коих Рокко не пошел дальше заявления, что отныне курятину в рот не возьмет. Больше никто от него слова о войне не слышал, никто не выведал больше Тины, которой Рокко адресовал свои выхолощенные письма.

Рокко с Тиной оба остались верны своим обещаниям. Рокко вернулся в Хартфорд в январе сорок шестого, сразу после расформирования подразделения и долгой отсидки в карантине. Уже на следующий день, в воскресенье после мессы, Рокко позвонил Фортунам и спросил у Тони разрешения вечером прийти.

Ровно в шесть он с сестрой был на Бедфорд-стрит. Барбара притащила огромное блюдо миндального печенья мустачьоли, а Рокко – букет из десяти алых роз. Несмотря на предубеждение против будущего зятя, Стелла, впускавшая брата и сестру Караманико, весьма впечатлилась этим букетом.

Фортуны и их гости расселись вокруг журнального столика, на коем из угощения поместились печенье и бутылка вина. Причем под вино Ассунта достала не стаканы, а рюмочки. Рокко сильно похудел – не меньше тридцати фунтов потерял с тех пор, как Стелла его в последний раз видела. Черный костюм, вероятно купленный до войны, болтался, словно на вешалке. В остальном Рокко был, как и раньше, безупречно опрятен.

После почти четырехлетней разлуки Рокко и Тина ограничились рукопожатием и смущенными улыбками. Тина уселась на стул с плетеной спинкой, поближе к дивану; десять роз лежали у нее на коленях. Стелла, стоя у дверей, слушала и удивлялась: неужто им нечего сказать друг другу? Вымучивают какие-то банальности! От настольной лампы «под Тиффани», с золотисто-зеленым абажуром в выпуклых лиловых гроздьях винограда, Тина казалась куда смуглее, чем при обычном освещении, а лицо Рокко являло нездоровую желтизну. Какой пустяк по сравнению с разнообразием увечий, которые могут постигнуть солдата! Повезло Тине, что Рокко целый и невредимый вернулся.