– Так. Три области. И они неоднородны.
– Понятно, – киваю я, хотя парень все равно меня не видит: лицо его спрятано в полумаске. Выглядит так, будто он через толстую кишку волновода поглощает космос, сосет и не может насытиться.
А может, наоборот – космос сосет его.
– Что понятно? – спрашивает очкарик.
– Идут тремя колоннами. А неоднородны, потому что колонны состоят из отдельных объектов. Проще говоря – из кораблей. Координаты?
– Есть координаты, – говорит парень и дает команду на сканирование.
Я нажимаю тангенту:
– Дракон, ответь Командору.
– Здесь Дракон, прием.
– Торпедный залп вслепую, сейчас получишь цифры. Готовность через сорок секунд.
– Есть через сорок секунд.
Очкарик отлипает от полумаски. Мне даже чудится, что – с чмоканием. Изумленно спрашивает:
– А куда стрелять-то? Объектов в трех колоннах – больше сорока.
– Элементарно, юноша. По флагманам. А флагманы где? Правильно, во главе каждой из колонн. Сразу избавим их и от адмиралов, и от самых сильных линкоров. Нет никого консервативнее адмиралов, запомни. Они должны в расшитых золотом мундирах стоять на мостиках первых в строю, самых мощных кораблей, и храбро идти на смерть.
– Гениально, – бормочет парень и косится на меня, – это, несомненно, вселенский закон.
Я стою перед ним в старенькой куртке, тщательно отстиранной и заштопанной.
В бой надо идти в чистом, дабы не смущать санитаров, которым потом возиться с трупом.
На самом деле, дурацкий предрассудок. После смерти все сфинктеры расслабляются. И если нам прилетит, от моего трупа не останется ничего – ни чистого, ни запачканного.
И идем мы на почтовике вне основной боевой колонны. У моего корабля почти нет брони, никаких торпед – зато скорость, сумасшедшая маневренность и лучшие системы связи.
– Так почему тогда… – начинает очкарик деликатный вопрос.
– Потому что потому, екарный бабай. Потому что я – не адмирал, и никогда им не стану. Не отвлекайся.
– Здесь Дракон, – сипит динамик, – готовы к залпу.
– Ждите команду, – говорю я и врубаю циркулярный канал.
Теперь меня слышат в рубках всех кораблей импровизированной эскадры. Хотя, какая там эскадра: цыганский табор по сравнению с нами – парадная колонна императорской гвардии на Красной Площади. Здесь все, что сумело подняться с планеты – от ржавых трапперов до слоноподобных танкеров.
– Внимание, начинаем. Через минуту помехи ослабнут или исчезнут вообще. Каждому действовать самостоятельно. Исполните свой долг, ребята. Бейте врага всем, чем сумеете. За человечество!
– За человечество… – глухо отвечают динамики.
Руки опять начинают дрожать.
В глазах мелькают белые точки. Одна набухает, растет – и превращается в сиреневый, бешено вращающийся шар.
* * *
Сиреневый, бешено вращающийся шар. Я пытаюсь отогнать наваждение – рука бессильно падает на простынь.
– Спокойно. Не пытайтесь встать, полежите. Придите в себя.
Фокусирую взгляд.
Серое пятно обретает резкость и превращается в лысого типа. От его облика так и воняет казенщиной.
Я лежу на кушетке, голый по пояс и прикрытый простыней. Присоски сняты, но на месте контакта – зуд. Пробую почесать висок: на этот раз пальцы слушаются.
Всплывает длинная и неуклюжая, как парализованный жираф, формулировка: «психологическое ретроградное чего-то там сканирование».
– У вас сейчас частичная амнезия. Это нормально. Не очень приятно, но увы: неизбежные последствия сканирования. Все ветераны обязаны проходить, согласно закона о конверсии. Сами понимаете: надо выявить латентные травмы, психические искажения и прочие ушибы от службы. Чтобы избавиться от нежелательных последствий.
Ветеран!
Точно: я – ветеран.
В голове то вальсируют, то дергаются в диком ритме картины: тесная рубка моего первого орбитального истребителя; атака моей эскадрильи на фоне бугристого Деймоса; обрывки горящего пилотного комбинезона, прикипающие к телу…
Моя нелепая рожа в телевизоре:
– За заслуги перед Российской Империей досрочно присвоить вице-полковнику космофлота Денису Крюкову воинское звание «командор»…
Я никогда не стану адмиралом.
Меня выкинули на пенсию. Еще повезло. Многих – просто сократили: три оклада в зубы – и гуляй, теперь штафирка.
– Довольно жестокая процедура, – морщусь я, – так недолго и дурачком заделаться. Какие-то галлюцинации. Бред, но очень правдоподобный.
– О чем? Что вы видели? – лысый оживляется и наклоняется ко мне. Неожиданно близко – острые, словно сверла, глаза. И волосатые ноздри.
Читать дальше