Тимур Максютов - Зеркальные числа [сборник litres]

Спираль, улитка, две точки, завиток – трава вокруг старика и девчонки превратилась в прах – заскрипела, иссыхая, молодая сосна – в тоске крикнула по своим породившимся птенцам птица, поднимаясь в воздух с рассыпающегося гнезда. Раны девушки закрылись, кровь потекла по прорастающим в плоть новым сосудам, горячая, как огонь – девчонка закричала, не открывая глаз, вторя птице в небе, снова и снова.

Круг, в нем рыба – вода в речке рядом вскипела ключом, распадаясь на элементы и энергию – стайка рыб растворилась в ней и маленькие водные существа без счета. Рука Турона перестала проваливаться, окрепшие ребра подняли девчонкину грудную клетку, частицы костного вещества бешено делились, восстанавливая свою структуру.

Последним усилием Турон опустошил себя, скребком прошелся по плоти, забирая все тепло, всю силу, всю свою оставшуюся жизнь. Толчком отправил ее в маленькое тело – сквозь холодеющие пальцы, сквозь оглушающую боль, сквозь черноту, хлынувшую в его ослепшие глаза. Девчонкино сердце забилось ровно. Она положила свою руку – теплую, сухую, живую, на его. Подняла его тяжелую ладонь, и он еще успел почувствовать, как она прижалась к ней губами.

«Все едино», – думал старик, умирая. Мысль была короткой, маленькой, как черный горячий шарик, но очень плотной, как воронка в космосе темнее самой тьмы, где время и пространство меняются местами, закручиваются друг в друга и исчезают. Под поверхностью этой мысли бились бесчисленные сердца, грохотали ливни, миры прогорали сквозь жар вулканов, сквозь жирный пепел церковных костров и крематориев, сквозь огни очагов и ядра звезд. Элементы трансмутировали, мяукала кошка, рыбы пожирали друг друга, мальчишка рисовал на стене послание для любимой. Кровь изливалась в воду, вода поднималась в небо, чтобы пролиться дождем, уйти в землю, напоить розовый куст. Роза распускалась и пахла розой, бледная тонкая женщина вдыхала ее запах, прижимала к губам платок, на котором от кашля оставались красные капли – и ее жизнь одновременно длилась мгновение и ничего не значила, и была вечной и значила все, полностью вмещала мироздание, потому что женщина думала о нем и его устройстве, любила других людей, пела, ела земные плоды, приседала в уборной, выгибалась в страсти, склонялась в молитве и плакала над розой.

Все это было в мысли старика, как сполохи внутри облака, короткие и невидимые сами по себе, лишь оставляющие ощущение, что они были, у случайного наблюдателя, который торопится домой, чтобы не промокнуть, и почти не смотрит в небо. Но они были. Были.

«Все едино», – думал Турон и уплывал по этой мысли, как по подсвеченному луной океану, глубина которого не измерена никем, но поверхность держит, и можно плыть.