Тимур Максютов - Зеркальные числа [сборник litres]

– Совсем ничего не кушают-с, – ябедничал половой Анисий, а потом нес по слову Батышева блинчики с семгой, и французский сыр, и грибы в горшочке, и бутылку сладкого вина. А Милена, дрожа от восторга, сидела рядом с тем, кого всю жизнь любила, и слушала смешные полковые истории, приобретавшие с каждым часом все более скабрезный оттенок.

«Пойдем!» – сказал Батышев, когда за окном стемнело, подождал, пока она расплатится, потом за руку повел Милену через переулок, между домами, через двор, к грязноватому заднему входу провинциальной гостиницы, где, присев на обрубок бревна, раскуривал трубку неприятного вида пожилой цыган.

– О, Митька опять с бабенкой! – обрадовался тот и противным голосом запел, – Митька с новенькой опять, будет новую… раз пять, бабу новую, хорошую, мордастенькую!..

Батышев отмахнулся от него, как от комара, засмеялся даже. Милена зачем-то тоже засмеялась, хотя ей не было смешно, а обиднее всего почему-то показалось про «мордастую».

Шагнула в открытую чуть скособоченную дверь, заспешила перед Батышевым по узкой темной лестнице. Пахло кислыми щами, несвежим бельем, мокрым деревом. Он до нее не дотрагивался, но ей казалось – она спиной чувствует жар его дыхания.

Батышев велел звать его Митей, удивился Милениному белью, но быстро сообразил главное – как все снимается и расстегивается. Милена думала – сейчас она ему покажет, на что способна раскрепощенная и искренне любящая женщина двадцать второго века, сейчас будет что-то потрясающее, необыкновенное.

Но было все как-то неловко, быстро и не особенно приятно, Милена так этому удивилась, что даже расстроиться позабыла. Митя тут же отвернулся к стене и заснул, похрапывая все громче и ритмичнее, а Милена лежала в темноте, в неудобной позе – кровать была узка, из окна сквозило, к тому же ей начало казаться, что за ногу ее покусывает какая-то блоха, или – она задрожала от отвращения – клоп. Лестница в этой гостинице была очень нечистой, может, и клопы водились.

Чтобы отвлечься, Милена начала составлять мысленный список – по чему она сильнее всего скучает, от чего она навсегда отказалась в надежде, что с нею произойдет вот именно то, что так буднично и невпечатляюще случилось полчаса назад.

Сеточка, соты-форумы, друзья-подружки, тиви.

Игромиры с сенсорным погружением, Милена особенно не увлекалась, но всегда знала, что могла бы – вот они, руку протяни, шестьдесят еврублей в месяц и летай, колдуй, мечом маши, из бластера пали или ковры плети хоть целыми сутками.

Машина – Милене нравилось самой водить, без автодрайва. Педаль топишь – и мчишься куда угодно под громкую музыку. Ах да, музыка – когда где хочешь ее можно слушать и танцевать…

Еда… Суши-роллы, например, или бананы-киви всякие. Доведется ли еще попробовать когда? Мыслями о еде, пусть и тоскливыми, Милена чуть успокоилась, забыла про клопов и задремала.

Наполовину проснулась от горячих, сухих пальцев Батышева на своей груди.

– Тсс, – сказал он. – Ты спи, спи, не просыпайся…

Милена не стала просыпаться. И вот тут-то ее и накрыло – когда она не старалась никому ничего показать или доказать, даже самой себе, а просто была сонной темнотой, принимающей другую темноту – просто женщиной, любой из миллиардов бывших и будущих, вообще без лица и судьбы, венерой палеолита – живым камнем с женскими формами. А он, невидимый в темноте, был просто проводником, раскаленным кончиком иглы мира, поршнем, качающим жизненную энергию плоти. Когда Милена начала кричать, он закрыл ей рот рукой и она сжимала ее зубами.

Утром она проснулась – он еще спал, разметавшись в сероватых несвежих простынях.

На лестнице столкнулась с хозяйкой – невысокой рябой женщиной с простым усталым лицом. Она несла в руках стопку белья и обдала Милену волной такого брезгливого презрения, что ей сделалось ужасно неприятно. Вроде бы и не было у Милены в душе крючков, на которых такое презрение могло бы повиснуть, а все же шевельнулось что- то, будто гнилой кислятиной пахнуло.

В своем нумере над трактиром Милена долго ходила по комнате. Смотрела в окно. Сжимала руки. Гадала – что же теперь будет, как же теперь все повернется?

Придет- не придет?

Будет – не будет?

Пришел следующим вечером – Милена дверь открыла ему и стояла молча, не в силах слова вымолвить. Он ее подхватил, понес на кровать. Кричала и стонала она той ночью так, что поняла под утро – надо съезжать из этих комнат. Но куда?

– Поедешь со мною в Сосновку? – спросил Батышев под утро. – У меня там отец хворый, давно пишет, просит приехать хоть на несколько недель, помочь с хозяйством… Поедешь?