Юрий Красавин - Полоса отчуждения

Лучше я напишу о том, как мы уезжали из этого городка и расставались. Так сказать, исход…

Тот погожий июльский день я помню столь же явственно, как и февральскую ночь, когда провожал Таню в роддом.

Мы шли через весь город пешком. Таня и Рита несли детей, мы с Володей — наши пожитки: у меня два узла, у него узел и картонная коробка с книгами — Библия и четыре тома Даля.

На рынке, который был у нас на пути, как и год назад, сидели пожилые женщины, продававшие землянику и первые белые грибы колосовички. И опять к грязному запертому ларьку были прислонены картины художника Феди Овцына в простых, кое-как оструганных рамочках — несколько пейзажей, где разверстое небо сулит беду миру и спокойствию на земле; печальная корова и печальная женщина рядом с нею; волк, положивший передние лапы на полуживого, еще глядящего зайца.

Мы, отдыхая, стояли перед этими картинами, и теща художника подошла к нам.

— Как Федор Иваныч? — тихо спросил ее Володя, и я понял, что они знакомы. — В твердом ли духе сегодня? В ясной ли памяти?

— Разве не знаете? Федор Иваныч приказал долго жить, — молвила женщина и перекрестилась. — Похоронили две недели назад.

Володя нахмурился, сказал после молчания сам себе:

— Можно было ожидать… Царство ему небесное. Так, да?

Мы попрощались с женщиной.

— Спился Федя, — вздохнул Володя, когда мы уже отошли. — Так устроен этот мир. Говорил я: «Федор Иваныч, возьми себя в руки. Разве не видишь, что запои твои все продолжительнее, а трезвые просветы все короче?» А он мне: «Коммунары не будут рабами». Черт его знает, какой он смысл вкладывал! Я хотел его вовлечь в работу клуба творческой интеллигенции. Не успел вот…

Сосновый бор, в который мы вступили, немного рассеял наше печальное настроение. Хорошо было здесь… а бывало ли когда-нибудь плохо?! Тут и там попадались средь сосен березки, стволы которых, казалось, излучали сосредоточенный в них свет. И дятел стучал, да и не один; белочка цокала.

— Устал я жить, — бубнил Шубин любимый шекспировский сонет, — мне видеть невтерпеж Достоинство, что просит подаянье; Над простотой глумящуюся ложь, Убожество в роскошном одеянье…

Я ему вторил; наши голоса и лепет наших детей отдавались эхом, как в храме.

Миновали безлюдный стадион, на котором не побывали ни разу за все время жизни в этом городке, вышли к пристани и расположились тут на берегу в тени. Солнце ярко освещало волжский плес, остров напротив, лес и поле на той стороне. В этом праздничном свете даже грязные баржи, проплывавшие мимо нас, не казались безобразными.

— Как здесь хорошо! — вздохнула Рита. — Жалко, что мы не прижились тут, Володя. То есть не города жаль, а вот этого бора, Волги… Неужели мы их не скоро увидим?

— Я хочу в тундру, — упрямо заявил ее муж, — куда-нибудь подальше, подальше за Каменный Пояс, где златокипящая Мангазея. Ты вообрази себе только: торосы, белые медведи, собачьи упряжки, северное сияние в полярную ночь, олени, белое безмолвие… Потом благословишь меня за то, что повидала!

На мое ироническое замечание насчет торосов в Мангазее, которые вряд ли там когда видывали, он не обратил внимания.

— А еще лучше забраться на север Архангельской губернии в какую-нибудь Усть-Цильму или Мезень. Вот еще очень достойное место — Пустозерск, где творил громовержец Аввакум. Прелестно! Ты себе не представляешь, старик, как я люблю Север! Хотя никогда там не был. Меня влечет туда неведомая сила!

— Уймись, — сказала ему Рита. — Не смущай Тихомировых, а то, чего доброго, и их соблазнишь своим Севером, как соблазнил меня. Зачем обрекать на страдания невинных людей!

Мы с Таней, невинные люди, переглянулись и засмеялись. Смех наш был, однако, не беззаботным: мы не знали еще, куда нам ехать. Решили, что сядем на теплоход и поплывем вниз по Волге, а по пути выберем что-нибудь подходящее: Белый Городок, Углич или Плес.

— Танечка, миленькая, — очень серьезно говорила Рита, — я больше всего боюсь утонуть в Северном Ледовитом океане. Зачем мы туда едем? Лучше бы здесь пожить.

— Нас тут не поняли, — бодро перебил жену Володя. — Мы забираем свои игрушки и покидаем эту песочницу. А почему? Потому что мы гордые и больше не водимся с людьми низкого понимания.

— Вас вышвырнули отсюда, как слепых котят, — поправила Рита. — Потому что в вас не нуждаются.

— Допетушились, — добавила Таня. — Обратите внимание, никто не пришел проводить. Никому вы не нужны.

Жены наши явно не испытывали к нам ни уважения, ни милосердия. Но разве мы не заслужили их любовь?