Сандра Мост - Подвійне життя

Она — цена нашего противостояния. И я не позволю.

Мы смотрим друг другу в глаза и узнаем себя, встречаем друга и злейшего врага одновременно, судьбу, когда мы втроем писали это, наверное, от души смеялись, все взаправду в этом иллюзорном мире. Возраст наших жизней состоит из 23 и 40 лет, и это — настоящее событие для нас. Я не знаю, о чем в данный момент думает Праматерь, в состоянии ли она вообще думать в такой обстановке. Мы празднуем свершение своих судеб — единой судьбы, высшую реализацию, апогей воплощения, который только мог произойти, только когда самый дорогой человек из всех Богом сотворенных, находится в заложниках.

Я с трудом могу пошевелиться, впрочем, я сижу неподвижно. Он тоже сидит без движения, не меняя позы: туловище слегка наклонено вперед, руки сцеплены в замок. Внезапно я выхожу из состояния оцепенения.

Что-то резко меняется. Я перевожу взгляд на Праматерь и у меня снова перехватывает дыхание. Страха стало меньше. Страха больше нет вовсе, сидящие в аудитории зрители — не в счет. Зрители — всего лишь зрители, их страх — только показатель высокого кинокачества.

Праматерь.

Она привязана к стулу, но сидит так, словно только что наконец-то заняла трон, принадлежащий ей по праву. Невидимые нити достоинства исходят от нее и опутывают, нет, не так — мягко, но ощутимо обволакивают Сандру с головы до ног, с головы до ног, теперь она смотрит Сандре в глаза.

… И я забываю обо всем, я забываю о ваххабиде, похожем на Ганнибала, или наоборот. Я забываю о сидящих в зале, купивших билеты поближе, выстоявших для этого очередь длиной иногда в жизнь. Это совершенно не такая, не та жизнь, потому что большей красоты и добродетели, чем в тебе, привязанной к стулу толстой веревкой, я не видела. Ни на одной иконе, никогда.

Она знает, что сидит в центре аудитории, она заложница, и в этом крепко замешана я. Меня ждали. Прости меня. Я сейчас все исправлю.

Я достаю пистолет и направляю его прямо в застекляневшие глаза террориста, моего брата, с которым мы столько воевали вместе. Я нажимаю на курок, я смотрю не мигая. Он исчезает, как лопнувший мыльный пузырь.

Я развязываю тебя.

Приходи ко мне сегодня вечером.

— Що це, на вашу думку?

Порадник постукав ручкою об стіл.

— Нічого особливого. Таке завжди відбувається.

В моих руках шахматный журнал «64». На обложке — общая фотография крупнейших шахматистов сегодняшнего дня.

Среди них тонкое интеллектуальное лицо с подвижным взглядом отличника господина Р. L.

Наверное, всем нормальным людям он нравится.

— Красивый, — сказала моя подруга.

О'к. Конечно, самая тупая рожа расцветает на моих глазах. Гадкий утенок превращается в избранника.

— Слушай, да в нем нет ничего особенного.

— Нет, он красивый, — сказала она так, словно уверяла меня в том, что я выздоровею.

— Знаешь, что? — Ребята, предупреждаю, меня несет. — Знаешь, почему тебе кажется, что этот тупой урод красивый?

Она сидит, поджав губы. Она уже почти привыкла ко мне.

— Тебе кажется, что он красивый, потому что у тебя никогда не было вкуса. Ну посмотри, что в нем красивого?

Заканчивается все, как всегда.

Кажется, я ору.

— Іноді я починаю серйозно хвилюватися. Мені здається, вона може зробити щось дуже неправильне із собою. Наприклад, захворіти на рак. Щонайменше — вона зіпсує свій талант. І свій талан теж.

Щонайбільше — вона значно прискорить перебіг свого життя. Ви розумієте, про що я.

— Чого вона боїться найбільше?

— Ви вже побачили, що її психологія схожа на мислення якоїсь невдалої сироти. Вона дуже боїться самотності. Надзвичайно. Між іншим, як гадаєте, що вона робить, аби не залишитися самотньою? Геть нічого. Сварки — ось що вона дійсно робить із чіткою періодичністю. Блін, та краще б вона писала так само послідовно: ми б уже були мільйонерами — і вона там, і я тут. Натомість, — Конрад знервовано ходить по кімнаті, — натомість вона щодня псує собі життя. Псує, з майстерністю справжнього митця.

Раптом Конрад змовкає. Порадник уважно дивиться на нього, запрошуючи до важливої думки.

— Втім, мені здається, я-таки її врятував, коли змінив трохи кінець її першого сценарію. Вона у своєму варіанті себе вбиває.

А я її врятував. Мені здалося, — ви ознайомлені із сюжетом, — що це дурня, нібито її вбивають бозна за що. Такого б ніколи не сталося насправді. І я залишив завершення сценарію трохи відкритим. Нехай кохаються, поки кохається. Та вона б уже давно померла, якби не я. Що мені зробити тепер для неї?