Виктор Баранец - Офицерский крест [Служба и любовь полковника Генштаба] [litres]

Гаевский заметил, что когда Журбей говорил все это, то глаза его светились молодой, азартной страстью.

– Да, да, да, Артем Палыч, следующим летом и начнем обязательно! А вы с коллегами-программистами всю начинку ракеты, ее мозги, свяжете в единую, думающую систему. Да-да, наш «Громовержец» – это интеллектуальное оружие нового поколения.

После этих слов все еще не остывший от своей темпераментной речи перед Гаевским Журбей схватил со стола мобильник и авторучку и так же азартно продолжил:

– Представьте, что мобильник – это цель. А авторучка – наша ракета… Раньше, как вам хорошо известно, наши ракеты сбивала цель поражающими элементами боевой части… Хотя не всегда это получалось… Наш же «Громовержец» своим кинетическим мечом (тут Журбей клацнул авторучкой в экран мобильника) вот так ударит цель.

После этих слов Журбей своим вопросительным, выедающим глаза Гаевского взглядом, посмотрел на полковника, ожидая его реакции.

– Игорь Романович, – негромко и тихо сказал Гаевский, – я все понимаю… Но я не понимаю лишь, с помощью какого двигателя и какого горючего наша ракета заберется на такую космическую высоту…

Услышав эти слова, Журбей аж вскочил со своего кресла:

– Вопрос засчитывается! Зачет и уважуха, как говорит молодежь. Вы получите все ответы на свои вопросы, когда познакомитесь с нашей командой, побываете в цехах… Только об одном прошу вас… Крепко держать язык за зубами. А то мы еще только приступили к разработке «Громовержца», иные блоки и системы еще только в чернильнице были, так сказать, а китайская и американская разведка уже снова стали пастись под нашими окнами. Вы понимаете, о чем я… Я не фантазирую, я сообщаю вам то, что узнал от офицеров военной контрразведки… Так что держите ушки на макушке.

Умноглазые и скромные люди, которых Журбей набрал в свою команду, понравились Гаевскому. Были в ней интеллигентного вида седоголовые или облысевшие до желтоватого блеска бильярдных шаров некоторые старички из прежней команды, были и люди заметно моложе – из других конструкторских бюро и научно-исследовательских институтов.

Была и дерзкая, амбициозная молодежь, упивающаяся каким-то своим загранично-компьютерным языком, – эти парни и в чертежной, в лаборатории, и в баре устраивали шумные дискуссии, с превосходством поглядывая на окружающих. Кто-то из них однажды так достал своей компьютерной грамотностью старика Кружинера, что он загнал в угол такого дерзкого хвастуна какой-то остроумной физической задачкой, – а когда тот сдался, что-то все еще лопоча про нехватку данных, Яков Абрамыч сказал ему:

– Так что, сынок, не учи деда детей делать. И не умничай. А то ты умничаешь, как тот еврей в анекдоте. Контролер в поезде обращается к нему:

– У вас билет до Херсона, а поезд идет в Конотоп.

А еврей ему отвечает:

– И часто ваши машинисты так ошибаются?

В тот день во внутреннем дворике института, на лавке у засыпанного сырой желтой листвой фонтана, Гаевский узнал от Кружинера, что начальник института Померанцев собрал в своем кабинете всех заместителей и там еще раз извинился перед стариком за хамство и на совещании в Капустином Яру, и в гостиничном номере генерала Курилова.

– Извиниться-то извинился, – как-то грустно говорил Яков Абрамыч, – да ведь сказанное назад не вернешь… Я его, конечно, еще раз простил, но… Но вот уже какую неделю думаю, – может, мне действительно пора отсюда уходить, а? А тут еще сердце что-то в последнее время стало прихватывать… Я после той схватки с Померанцевым не только коньячок иногда пью, но и таблетки горстями ем. Даже курить перестал! Да что-то толку нет.

Гаевский как мог успокаивал Кружинера, ободрял его, – мол, все будет хорошо…

Кружинер смотрел на него добрыми, но недоверчивыми глазами.

Гаевский работал в группе Журбея с тем азартом, который давненько его не посещал. Заглядывая в кабинеты, где умнолицые коллеги в цивильном корпели над расчетами или же яростно спорили у стендов, кульманов или компьютеров, он испытывал иногда странное чувство смущения и даже стыда. Это случалось, когда он видел как крупный спец по ракетным двигателям со значком лауреата госпремии на лацкане заношенного пиджачка заваривал «доширак» на подоконнике, а другой, не менее известный светила (его в концерне называли «гением системы самонаведения ракеты») шелестел бумагой у компьютера, разворачивая принесенный из дома тощий бутерброд…