Уже в своем кабинете он обнаружил, что кошелек пуст…
Взяв букет, он двинулся на третий этаж, – ему хотелось незаметно, пока народ еще не пришел на работу, оставить цветы на столе Натальи.
Выждав момент, когда уборщица Даниловна из кабинета Натальи перейдет в другой, Гаевский шустро нырнул из-за угла в дверь, вставил букет в стеклянное горло пузатой вазы и направился к выходу. А в дверях уже стояла Даниловна со связкой ключей и шваброй:
– О, здрасьте! Да тут я вижу что дело уже далеко зашло, товарищ полковник, – с хитрой улыбкой сказала она, показывая шваброй на стол Натальи, – тогда вы уж заодно и воды в вазу налейте… Цветы же в сухой вазе быстро завянут. Цветы без воды, – как баба без мужика!
Гаевский со смущенным видом переминался с ноги на ногу. Операция провалилась. А Даниловна продолжала:
– Наташка – девка хорошая, да красивому дураку и пьянице в свое время досталась. Она свою судьбу с ним сломала, – неспешно говорила Даниловна, протирая столы. – Я и Натаху, и мамку ее даааавно знаю. В одном подъезде на Живописной уже лет сорок живем. А когда Наташка со своим пьяницей развелась, с тех пор замуж и не метит. Перебирает все, перебирает. Вот сейчас, говорят, с каким-то алигархом спуталась… Богатый гад, но жениться не хочет… А вы как с Натахой, – всурьез, или тоже побаловаться?
Даниловна пристально взглянула на Гаевского, но он не знал, что сказать ей.
Не дождавшись ответа, она тянула нить своих рассуждений дальше:
– Понятно… Побаловаться, значит… А что – жена не дает, или бревном лежит? Или разбежались с ней, извините, жопа к жопе? Дети-то уже выросли, небось. Жена надоела, свежачка хочется, так? О, я-то знаю, что в вашем возрасте и мужики, и бабы на это дело, как с цепи срываются! Седина в бороду, – бес в ребро! Хе-хе… Я когда-то была в вашем возрасте и уж хорошо знаю, что значит для цветущей бабы уходящий поезд! Вроде и свой мужик есть, и в кровати ночью лежит рядом… Бери – не хочу… Ан нет… Уже не то. Привычка. Страсти угасли. Гладит тебя, а мурашек уже нет… И все уже, как чай холодный без сахара… Мужик сопит на тебе, старается изо всех сил, а ты только делаешь вид, что тебе приятно… И с другим мужичком энтим сладким делом заняться мечтаешь… Попробовать, как оно…
Тут Гаевский будто очнулся и вставил свое словечко, вспомнив слова майора Жихарева:
– Освежить чувства, та-сказать…
– Ну да, вроде как свежую любовь покрутить… И я крутила… Ой, как крутила! А однажды закрутила так, что покажи мне тот любовник из-за угла, извините, хрен стоячий, – вмиг забеременела бы! Такая вот любовь получилась… А теперь прихожу к своему Пете на могилку и прощения прошу за тот блуд мой тайный… Так вы с Наташкой всурьез или побаловаться?
Он снова не ответил на этот вопрос Даниловны. А она села на стул, оперлась обеими руками на ручку швабры и задумчивым тоном продолжала:
– Я вот здесь уборщицей работаю, а у меня, между прочим, бухгалтерский диплом! Я тут в финотделе больше двадцати лет отработала. А когда попала под сокращение, – упросила начальство оставить меня. Мужа нет, пенсия десять тысяч. А здесь хоть какой-то приработок… Теперь тут техработником числюсь… Так вы, значит, в Наташку Абрикосову влюбились? Так всурьез или побаловаться?
Гаевского словно заклинило:
– Это… Ну как вам сказать?..
– А что тут сказать, – насмешливым тоном отозвалась Даниловна, – про ваши шуры-муры уже даже вот эта моя швабра знает… Бабы здешние по всем углам шепчутся… Когда-то вот так же и про меня шептались… Да-да! И я тут роман с одним человеком крутила… Ой, как крутила… Огрызки того романа до сих пор не стынут…
Даниловну явно потянуло в край приятных ностальгических воспоминаний о чем-то сокровенном. Она посмотрела на цветы в вазе, села на стул и, опершись обеими руками на длинную ручку швабры, продолжила каким-то заговорщицким голосом, – в глазах ее при этом появился плутовской блеск:
– И у меня когда-то и цветы были, и тайные свиданья-лобызанья, и страсти-мордасти всяческие… Влюбилась я в этого человека до беспамятства…
– А почему же замуж за него не вышли? – тихо и вкрадчиво спросил Гаевский.
– Какой там замуж? – воскликнула Даниловна, – он же еврей! А у евреев развод – страшный грех… Еврей сколько угодно на стороне блудством будет заниматься, но со своей Сарой все равно не расстанется! Это у них свято… Да и мне и своего Петю, и детей тоже страшно было оставлять… Так вот мы и жили. Вы не поверите… Я вот баба уже… А как увижу этого человека, так у меня до сих пор ноги от чувств подкашиваются! Во как бывает! И когда меня в финотделе сокращали, я готова была на колени упасть, – лишь бы здесь остаться… Да хоть уборщицей! Лишь бы его видеть… Спасибо – пожалели… Такая вот судьба у меня вышла, товарищ полковник…
Читать дальше