Захар Прилепин - Ополченский романс

На самом деле Худой был из Луганска, в армии никогда не служил, зато сидел в тюрьме, причём дважды.

“Бобик” отъехал, и Худой, не сдержавшись, засадил вослед полный магазин, хотя только что не собирался этого делать; полез за вторым, но что-то перепутал в темноте, и оказалось, что магазин пустой.

Нырнул в кусты, побежал.

В “бобике” остались живые люди. Они постреляли в разные стороны, но без толку.

…Теперь Абрек, Дак, Скрип и Худой поднялись со скамейки и медленно, с некоторой даже неловкостью, подошли к полицейскому, недовольно смотревшему на них.

– Паспорта давайте, – велел он громко.

Пацаны полезли в карманы, выискивая документы.

Скрип решил быть самым старшим и, собрав все четыре паспорта, подал.

Левую руку он положил сверху на открытую дверь “бобика”, чтоб удобней было стоять.

– Руку убери, – сказал ему полицейский.

Скрип убрал руку.

– “Паспорт ДыНээР”, – прочитал полицейский озадаченно. – Хохлы, что ли?

– Не совсем, – мягко сказал Скрип.

Полицейский повертел паспорта в руках, и с кислой гримасой вернул обратно.

Ополченцы, разложив документы по карманам, стояли возле “бобика”, будто ожидая, что им дадут конфет.

– Чего стоим? Свободны! – сказал полицейский, и вдруг закрыл дверь.

Выяснилось, что они всё умеют.

Вострицкий не мог себе уложить в башке: ну как так.

Все они были моложе его, он их, так или иначе, наблюдал – кого коротко, кого несколько лет подряд, – и никто из них не намекнул даже, что не только стрельба по движущимся целям входит в число их интересов – но и, к примеру, постройка бани.

Абрек с Худым, изучив стены, которые вместе с крышей сгнили, с искренним сожалением сообщили, что баню сносить надо целиком, без пощады.

Вострицкий с бабкой, взяв Скрипа, съездили до ближайшего рынка за досками, шифером, кирпичом – но получилось, что выбрал и закупил всё Скрип, торговавшийся с такой страстью, словно внутри одного казаха мирно жили ещё и еврей с татарином.

“…они ж хохлы”, – вспомнил Вострицкий.

– Мы ж хохлы, – словно расслышав его мысли, засмеялся Скрип.

На следующий день Дак уже деловито размечал брёвна, выбирая чаши и пазы.

“А что они ещё умеют тогда? – думал Вострицкий. – Какие ещё могут открыться в них навыки?”

Под вечернюю самогоночку Вострицкий взял и спросил: а правда, колитесь, раз уж так.

Никто не стал отшучиваться, каждый лениво подумал, и Скрип первым, словно давно ждал вопроса, а его за четыре года так и не спросили, признался, что немного играет на скрипке, но гораздо лучше вышивает, – “…не вру, бабуля научила”, – а вообще он зарабатывал тем, что ставил железные двери, пока учился в институте на юриста.

Вострицкий залип, стремясь соединить полученные сведения воедино и соотнести их с наглым и весёлым казахом – между прочим, профессиональным боксёром, бравшим чемпиона Украины по юниорам, о чём Скрип умолчал, как о само собой разумеющемся.

Абрек сказал, что вообще-то он ветеринар, и работу свою любит, но в силу жизненных обстоятельств периодически возвращается в армию, и в иные родственные структуры.

Между тем, Абрек был профессиональный “солдат удачи”, с опытом выживания в северной Африке и на ближнем Востоке, но, когда его спрашивали об этом, он задумчиво приоткрывал рот, безмолвно пытаясь поймать нужную ноту, и вскоре грустно отмахивался:

– Это как “Тысяча и одна ночь” – начнёшь рассказывать, сам себе надоешь. После.

Дак имел корочки тракториста какого-то там разряда, и ещё разряд по плаванию.

– А баня-то? Баню-то откуда? – не унимался Вострицкий.

Дак искренно пожал плечами, словно ему было лет 120, и он забыл, в какой жизни подсмотрел ещё и про это.

– С батей строили. Дядьке, – вспомнил он наконец.

Худой дождался, когда бабушка Вострицкого выйдет посмотреть на раскудахтавшихся кур, и сообщил, что умеет готовить любые виды наркотиков. А отучиться он нигде не успел, потому что, едва закончив играть в солдатики, сразу перешёл в наркоманы, а оттуда в тюрьму.

– А потом обратно играть в солдатики, – завершил Скрип.

Худой шутку не поддержал и даже не откликнулся. Он был чем-то опечален.

Пили ополченцы словно нехотя – каждый в силу определённых причин. Скрип – оттого что знал про себя: быстро пьянеет. Дак – не получал искомого удовольствия; и вообще он скучал за девками, и на любую проходящую мимо дома женскую особь косился, рискуя упасть с крыши. Абрек и Худой – предпочитали иные удовольствия, о чём Вострицкий странным образом до сих пор не догадывался.