Алексей Шерстобитов - Дневники обреченных

— Так! Ну что вы улыбаетесь?!

— Мариночка, яяя…

— Хотите о себе услышать что-нибудь неприятное?!

— Упаси Бог, просто мне нравится твой голос и твои реакции…

— Ваше счастье, что этого муж не слышит…

— Но я же не в том смысле! Прости меня пожалуйста, если я хоть пол словом тебя оскорбив в твоих лучших чувствах… И я очень бы хотел, что бы ты осталась в Москве, несмотря ни на что!

— Захар Ильич, дорогой мой, все, что меня притягивало, исчезло мановением палочки, какого-то психопата из «думы»! И проект зарубили, и исследование прикрыли, будто нет проблемы, «реактивного психоза», гибнущих людей от рук тех, кто их на самом деле любит! Ну как это возможно — не видеть того ада, в который они потом сами могут попасть?! Ну это же все на грани грандиозного открытия, весь мир бьется, и вот России открылась, «прекрасная», прости Господи, перспектива, благодаря этим участившимся приступам, и что?! Да хрена лысого этим законодателям нужно, а не чести и славы для страны. Мол, возитесь сами в своем говне, не наша это проблема!

— Марииина!

— Ну а…, а что не так я сказала?

— Да все так, но…

— Что «но»?! Пинок под зад кому дали за свое личное видение проблемы психиатрии?! Правильно — главному психиатру, а кому же еще! А кого теперь вместо вас поставят? То же правильно…, так что молчите уже!

— Ты талантливый врач, тебе нужно думать о своей карьере, Москва — это единственное место…

— Заднее и самое вонючее — место, где я себя совсем не вижу! Я лучше на периферию, там мои знания нужнее.

— Но ведь ты себя там закопаешь…

— Ничего, супруг откопает…, да и к тому же, вспомните, эти ваши друзья из закрытого

института почему мне отказали?

— Ну это же недоразумение…

— Недоразумение это такой вот подход к подбору кадров! Если мне действительно нужен человек, то мне плевать, что о нем пишет, какая-то обос… ая газетенка! Это же надо такое написать, мол, не ответили я им, училась ли в академии или нет, и поэтому какая-то журналисточка…, как ее Шмелева Дарья Михайловна, да в рот ей потные ноги!..

— Мариночка!.. Она сейчас фамилию, кстати, поменяла на Пчелкину…

— Да что вы говорите…, тогда и якорь в ж…!

— Ой, ёй!

— Поэтому она посчитала, что у меня диплом купленный, вот жаль муж настоял не обращать на нее внимание…

— Марина Никитична, да Бог с ней, если на каждого ущербного человека столько энергии тратить…

— Да, но ваши знакомые приняли это во внимание! Ну да и слава Богу!.. В общем — в де-ре-вню!

— И все таки, прошу тебя, подумай пожалуйста,

— Да о чем, Захар Ильич? О чем? Даже вот не хочется уже ни служить, ни работать на это государство, которое вот так плюет на преданных ему людей — это ж надо так страну изуродовать!.. — Перрон быстро наполнялся народом, будто емкость, заполняемая песчинками, показался в дали, толи головной вагон, толи тепловоз, поезда на котором должна была убывать Шерстобитова.

Лагидзе глубоко вздохнул, ему казалось, что глоток свежего воздуха, который он только начал втягивать своими легкими, оборвался и теперь наступает такое не желаемое удушье. Эта девочка была для него тем откровенным спасением, которое дает человеку понимание его личной не конечности, благодаря появившейся возможности передачи кому-то своих опыта, знаний, возможностей, этого огромного багажа, который просто жадно утягивать с собой в небытие. В таком возрасте любому познавшему, в какой-то области этот мир больше других, хочется оставить не только какую-то память о себе, но принести своей жизнью и пользу, которую смогут нести и ученики — их ученики.

Именно в Марине Шерстобитовой увидел он такую возможность, осознал желание помочь ей, понимая, что ей это нужно, и что она сможет ответить той бесценной сторицей, которую употребляют благодарные последователи, называя с гордостью своих наставников, при чествование их собственных заслуг. Эта женщина была совершенно немеркантильна в своих рвениях в отношении изучении «реактивного психоза», обладала незаурядным потенциалом, совсем еще не раскрытым, что он и собирался развивать, направляя, наставляя, поддерживая, протежируя.

— Ну, видно не судьба, Марина Никитична…, жаль, очень жаль!

— Простите меня, Захар Ильич, я же вижу сколько вы на меня возлагали надежд, но я не могу, я просто ненавижу этот город! Да и после того, как вас…, такого выдающегося человека, столько сделавшего для… А ну их! Короче! Обоснуюсь в деревеньке, отпишу, и милости прошу на шашлычок.