Марина Крамер - Удержи меня [СИ litres с оптимизированной обложкой]

…Лаврушин ждал меня в приемном покое, когда я вошла, сразу поволок в пропускник, оформил историю болезни без лишних проволочек и сам отвел в отделение. Палата оказалась чуть ли не элитная – вместо восьми человек – всего четверо, правда, помещение было рассчитано только на две койки, ну, да ладно, что ж теперь. Это все равно лучше, чем огромная общая. Моя койка оказалась у окна, из которого безбожно дуло, в связи с чем на подоконнике красовалось старое клетчатое одеяло, призванное хоть как-то уменьшить сквозняк. Кроме меня, в палате находились две женщины лет шестидесяти и молодая девочка, почти подросток. Она первая ответила на мое приветствие и сразу начала знакомиться:

– Здравствуйте! Я Оля.

– Маша.

Пока я разбирала свои вещи, она, присев на краешек моей кровати, расспрашивала о диагнозе и предыдущем лечении. Эти разговоры были неизбежны – нам предстояло провести в палате много времени, придется как-то общаться, не молчать же все время. Вскоре опять пришел Лаврушин, увел меня в отделение диагностики. Опять эти невыносимые процедуры, опять боль, кровь и страх. Хотя сейчас уже вряд ли кто-то скажет мне что-то новое…

До самого обеда я пробыла там, вернулась в палату уставшая и измученная, легла на кровать, отвернувшись лицом к стене. Так прошло какое-то время, потом я вспомнила, что должна позвонить Юльке. Достала телефон и села, накрыв ноги одеялом, набрала номер. Дочь ответила почти сразу:

– Алло! Мама, это ты?

– Да, заяц, я. Как ты? Как в школе?

– Все хорошо, ты не волнуйся! А у тебя как? В какой палате лежишь? Мы с бабушкой приедем к тебе завтра!

– Юленька, завтра не надо, не мотайтесь, я ведь только сегодня уехала. Лучше в выходной, чтобы бабушке с работы не отпрашиваться. Ты на тренировку идешь вечером?

– Да, сегодня прогон будет, – Юлька вздохнула. – Хоть бы Олег пришел, а то опять что-нибудь выдумает…

– Не волнуйся, придет. А забирать тебя кто будет?

– Бабушка. Папа не может сегодня, у него игра.

Ничего нового – с уходом из большого футбола Артем не утратил любви к нему и теперь часто играл за какую-нибудь команду на первенство города. Даже сейчас, когда ребенок остался фактически один, мой муж не мог пропустить игру. И после этого обвинял меня во всех смертных грехах…

– Ты позвони мне, когда вернешься, хорошо? – я почувствовала, что Юлька вот-вот заплачет, и перевела разговор на другую тему, начав болтать что-то.

Мы проговорили еще минут десять, и дочь спохватилась:

– Мама, мы так все деньги с телефона проговорим!

– Ничего. Ладно, Юляша, давай закругляться. Целую тебя.

– Пока, мамуся. Ты только не плачь, обещаешь?

– Хорошо, зайка, не буду.

Я убрала телефон под подушку и снова легла, накрывшись одеялом с головой. Еще даже день не прошел, а мне уже невыносимо… Кажется, я задремала, потому что, когда открыла глаза, за окном было совсем темно. Оля сидела на своей кровати, поджав ноги, и читала книгу, две другие соседки отсутствовали, видимо, к ним пришли посетители. Я потянулась и встала, размяла затекшие от неудобной позы ноги. Оля подняла глаза от книги:

– Везет тебе, спишь… а у меня бессонница, хотя должно быть наоборот.

– Ты давно здесь?

– Почти две недели. Говорят, вовремя обнаружили, метастазов нет.

– Раз нет, значит, все хорошо, – успокоила я. – Прооперируют, и все будет нормально. У меня вот тоже вроде бы ничего нет, кроме самой опухоли.

– А с кем ты по телефону разговаривала? – Оля уже отложила книгу, подвинулась ближе ко мне, положив подбородок на скрещенные на спинке кровати руки.

– С дочерью.

– Большая?

– Да, восемь лет. Через пару месяцев будет девять.

– И муж есть?

Я промолчала. Даже себе я уже не могла утвердительно ответить на этот вопрос – есть ли у меня муж. Официально – да, есть, но на самом-то деле… Уже давно нет ни какого мужа. И семьи нет, только дочь.

Отвернувшись к стене, я попыталась подумать о чем-нибудь другом, но это оказалось невозможно. Синяя крашеная стена на уровне спинки кровати была испещрена надписями, от чтения которых мне стало совсем дурно.

«Меня зовут Света, мне 23 года. Доктора сказали, что у меня есть еще два месяца».

«Мне 35, у меня муж и дети-двойняшки, по семь лет. Я не хочу умирать».

«Наташа, 16 лет. Я не успела поцеловаться с парнем».

«Люди, я боюсь умирать…»

«За что, Господи? Ну, почему я?!»…

Этот последний вопрос окончательно добил меня. То же самое я постоянно спрашивала у себя, пытаясь понять, ну, почему же мне, за что… Эти жуткие надписи на стенах, оставленные людьми, которых, скорее всего, уже нет, только усугубляли мое уныние. Однако не читать их было невозможно – в каждой палате была такая стена-мемориал…