Марина Крамер - Удержи меня [СИ litres с оптимизированной обложкой]

– Нет, папа! Ее кладут на операцию, я сама читала справку. Мама сделала анализы, они оказались плохими, и ей велели срочно оперироваться.

– Да с чего ты взяла?

– С того! Я слышала, как она по телефону разговаривала с бабушкой и плакала.

– Юль, – я взял дочь за руку. – Ты напрасно так расстраиваешься. Маму вылечат, сейчас все лечат.

Когда я привез Юльку домой, мне повезло – Марья предложила чаю, и я согласился, попросив дочь дать нам поговорить. Юлька ретировалась к себе, а я начал сразу, не давая жене собраться с мыслями:

– Что, Мария Сергеевна, жизнь наладилась? Обиды забылись, нашелся утешитель? Ребенка моего, небось, тоже к рукам прибирает?

Она вздернула брови и удивленно посмотрела на меня, но не ответила. Отвернулась к плите, взяла чайник, потом еще что-то передвинула, полезла в навесной шкаф за печеньем.

– Что молчишь?

– А что я должна тебе сказать? Что ты, как обычно, обвинил меня в чем-то и ждешь подтверждения?

– Я не обвинил, я спросил.

Она пожала плечами, но от ответа опять уклонилась, перевела разговор на Юльку и ее танцы:

– Ты знаешь, что у нее через две недели большой турнир?

– Да, она сказала.

– Я хотела попросить тебя…

– Денег? Я оставлю.

Марья смутилась и покраснела:

– Я не об этом. Хотя деньги тоже нужны, приехал тренер из Англии, нужно хотя бы пару семинаров взять, а у меня вся зарплата ушла на всякую ерунду…

Что-то в ее лице подсказало мне, что под словом «ерунда» Марья подразумевала обследования, которые делали платно. Это вернуло меня к мысли о том, что она ложится в больницу.

– С какого числа ты ложишься? – она вздрогнула, как будто я спросил что-то неприличное. – Мне Юлька сказала, – пояснил я, и Марья успокоилась.

– В понедельник. Я и хотела попросить тебя… Понимаешь, мама не может отпрашиваться с работы каждый день, а у Юльки по две тренировки, ее нужно покормить между…

– Ты так себя ведешь сейчас, как будто я чужой человек, – перебил я с обидой. – Она и моя дочь тоже! Если надо, я буду возить ее. Только… ты ведь понимаешь, что я живу не дома…

– Да-да, конечно, – заторопилась Марья. – Ты можешь жить здесь, я не против…

– И ведь к тебе тоже кто-то должен ездить, – продолжал я, внимательно глядя в ее бледное лицо. – После операции кто-то должен быть рядом…

– Я еще не решила, соглашусь ли. Я боюсь! – это вырвалось у нее непроизвольно, я видел, что она не хотела обсуждать со мной эту тему, но именно страх заставил ее.

– Маш… ты ведь не маленькая, – я встал и подошел к ней, поддавшись какому-то порыву, желанию защитить ее, поддержать, обнял, чувствуя, как под руками вздрагивают ее худые плечи. – Ну, Марья… не надо! – но она продолжала беззвучно плакать, пряча глаза.

Я почувствовал, что мы не одни в кухне, обернулся и увидел Юльку, прижавшуюся к дверному косяку и тоже вытирающую красные и мокрые от слез глаза.

Маша.

Всегда надеешься, что этот день не настанет. Но чудес не бывает… И нужно вылезать из-под одеяла, собираться и… ехать.

Юлька завтракала, пряча от меня зареванные за ночь глаза, давилась овсянкой и шмыгала носом.

– Юль, – я села рядом, обняла ее, прижав к себе. – Ну, не плачь, я тебя прошу! Я ведь не уезжаю никуда, мы по телефону будем разговаривать…

Дочь вцепилась в мой свитер и часто задышала, пытаясь подавить подступившие слезы. Я гладила ее по волосам, гладко забранным в шишку, а она продолжала бороться с истерикой, не желая расстраивать меня.

– Заяц, не надо… Ты ведь понимаешь, что мне нужно в больницу, только так я смогу вылечиться… – я подняла за подбородок ее голову, поцеловала в нос. – А ты поживешь у бабушки, и папа тебя на тренировки будет возить…

Юлька кивала, соглашаясь, но в глазах все равно была такая тоска, что мне стало совсем невыносимо. Чертова болезнь, заставляющая меня бросать единственную дочь…

Звонок Артема прервал наше затянувшееся прощание, я помогла Юльке одеться, еще раз поцеловала ее и пообещала позвонить ей сразу, как только она вернется из школы. Когда дверь за дочерью закрылась, я тоже начала одеваться. Конечно, я могла попросить Даниила отвезти меня, но сейчас почему-то мне меньше всего на свете был нужен Даниил Городницкий с его сочувствием. Не знаю, почему, но в последнее время мне стали неприятны встречи с ним. Я чувствовала свою вину перед его сыном, перед женой, оказавшейся обычной, доброй девахой, которую регулярно обманывает красавчик-муж. С моей помощью.

Я вздохнула, подняла пакет с вещами, взяла с полки у зеркала сумку и ключи и вышла на площадку.