Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

Он медленно протискивает свое массивное тело сквозь дверной проем и сопя спускается по лестнице.

— Давай-ка, Вертхайм, на вокзал, к участку.

Улицы пусты. Машина набирает скорость.

— Стой!

Гарайс вылезает и взмахом руки останавливает идущую навстречу санитарную машину пожарников.

— Кого везете?

— Двух крестьян, тяжелораненые.

— Что за ранения?

— Саблей. В руки и лицо.

— Много там раненых?

— Еще один крестьянин. И вахмистр.

— Тяжело?

— У вахмистра, видимо, сотрясение мозга, доктор Ценкер сказал. А у крестьянина рассекли руку саблей.

— А еще есть?

— Насколько нам известно, нет, господин бургомистр.

— Огнестрельные ранения?

— О таких мы не слышали.

— Хорошо, поезжайте.

Гарайс, отдуваясь, забирается опять в машину. Опустив веки и сложив на животе руки, он вертит большими пальцами.

Люди на улице говорят: «Гляди-ка, наш бургомистр. Жирен он больно, сморило его. Оно и понятно, жарища-то какая».

Гарайс думает: «Три крестьянина ранены тяжело, один полицейский легко… Никаким бунтом и не пахнет… Надо было оставить Врэдэ в Грюнхофе. Да, кажется, я тоже напортачил».

В полицейском участке на вокзале он увидел старшего инспектора Фрерксена; тот сидел в полутемном углу за столом, втянув голову в плечи и закрыв лицо руками.

«Вот тебе на!» — подумал Гарайс и, рассияв улыбкой: — Ну-с, ребятки, выкладывайте. Желательно по порядку. Начнем с вас, Калленэ.

Но старший инспектор уже вскочил с места: — Честь имею доложить, господин бургомистр, знамя у нас! Конфисковано и отправлено в главный участок.

— Какое еще знамя?

— Крестьянское. Черный флаг с косой наверху.

— С косой?

— Приделана к древку, на конце. Мятежный знак. Я конфисковал его.

— Хорошо, Фрерксен, докладывайте по порядку.

И Фрерксен сообщил, как все происходило.

— Знамя вызвало подозрения. Публика нашла его неприличным. А коса была просто опасной.

Он изложил, как действовал: сначала попросил, затем потребовал. Его оттолкнули, избили, вырвали саблю.

— Что мне было делать? Уступить? Оставить знамя крестьянам? Я распорядился отобрать его. Крестьяне оказали ожесточенное сопротивление. Харт тяжело ранен…

— Знаю.

— Теперь расскажите вы, полицмейстер. Вы знамя видели? То есть еще до стычки.

— Да.

— Оно вам тоже показалось подозрительным?

— Откровенно говоря, не обратил на него внимания. Когда я с патрулем проходил мимо «Тухера», был там какой-то флаг. Да их столько висит вокруг!..

— Ясно. Ну, а вы, Пинкус? Что говорит публика, господин журналист?

— Рабочие возмущены. Чего крестьянам тут надо? Эти бомбометчики вели себя так агрессивно! Товарищ Гарайс, имейте в виду, рабочие этого не потерпят. У нас в Альтхольме все левые, и здесь не место для праворадикальных демонстраций…

— Хорошо, хорошо. Спасибо. Значит… — Толстяк погружается в размышления. В наступившей тишине слышно, как громко тикают стенные часы.

Тик-так… тик-так…

«Они заварили кашу, — думает бургомистр. — Расхлебывать должны мы. И до самого донышка. — Он нахмурился. — Что мне расследовать: поступила ли полиция правильно? Все мы ошибаемся. Что в конце концов произошло? Небольшой инцидент во время демонстрации, потасовка. В Берлине такое каждый день случается. Главное, чтобы пресса не подняла шум, и через неделю все забудется. Но начатое следует довести до конца. Отозвать шупо я уже не могу».

— Где сейчас крестьяне? — спрашивает он.

— Подходят к Аукционному павильону. Там у них будет митинг. Я приказал полицейским эскортировать шествие.

— Хорошо. Хорошо.

Тик-так… тик-так…

«Разинули рты, будто я рождественский дед, — думает Гарайс. — И Фрерксен таращится, аки агнец закланный. А ведь все так просто. Надо всегда идти дальше. Кто стоит на месте, тот уже не прав».

— Я распущу их собрание, — говорит он вслух, — поскольку оно приняло немирный характер. Крестьян пошлем по домам. Сию минуту на Югендшпильплатц прибывает шупо… Вы, Калленэ, немедленно поезжайте туда, установите связь со старшим лейтенантом Врэдэ и оцепите Аукционный павильон… Мы тоже едем. Пошли, Фрерксен.

Территория скотного двора Общества по разведению черно-пестрой породы обнесена высокой кирпичной оградой с широкими воротами. У ворот собралась полиция и наблюдает за вливающейся во двор колонной демонстрантов во главе с оркестром. Хозяевами Аукционного павильона и всего двора являются крестьяне, это их собственность. Полицейские стоят у ворот справа и слева, группами и поодиночке. По мере того как демонстранты заполняют двор, полицейских становится все больше.