Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

Надеясь на утешение, он уставился на Штуффа.

— Вот у нас на фронте был вице-фельдфебель, — завел опять Штуфф. — Так у него так же началось…

— Погоди, — перебил его Тредуп. — Ты скажи, что мне делать. Ведь так можно и рехнуться.

— Вице-фельдфебель, — гнет свое Штуфф, — тоже попал в одно заведение…

Тредуп резко поднимается.

— До свидания, Штуфф. Надеюсь, ты тут расплатишься. — Берет свою шляпу и уходит.

А на улице по-прежнему летняя ночь, темная и безлунная. Чуть шевелятся листья деревьев, шумит вода у плотины, и на черной глади пруда поблескивают отражения газовых фонарей.

Прислонившись спиной к дереву, Тредуп внимательно оглядывает улицу, ведущую в город. Проезжая часть хорошо освещена фонарями, там никакого движения; тротуары тоже безлюдны, ни одной тени. Но по обе стороны улицы тянутся ряды лип, и за деревом может прятаться человек, а то и два, кто знает. Выскочат, стукнут по голове — по тому самому месту на затылке… Хорошо, если внезапно, испугаться не успеешь, а вот когда ждешь удара… жуть.

«Надо бы вернуться в погребок и вызвать по телефону такси с Вокзальной площади, — подумал Тредуп. — Хотя нет, там Штуфф. Опять начнется пьянка, опять истории про баб, не отвяжешься…»

Выйдя на середину проезжей части, он двинулся вперед медленно, робкими шагами. Приблизившись к очередной паре деревьев, он всякий раз долго всматривался, нет ли кого за ними, и лишь после этого шел дальше.

Он миновал уже десять — двенадцать деревьев, и перед ним в конце аллеи засветились огни Рыночной площади, как вдруг из самой черной тени к нему этаким шариком покатился низенький бородатый человек… тот самый, которого он видел и вчера и сегодня…

Тредупу показалось, будто человек что-то протягивает в его сторону, не то руку, не то… Он вскрикнул, сделал огромный скачок и побежал к площади.

За собой он услышал нестройный топот — значит, их двое. Один из них крикнул: — Стой, стрелять буду!

Тредуп мчался не оглядываясь.

Второй голос крикнул: — Пардуцке, брось его! Все равно никуда не денется.

«Пардуцке? — мелькнуло в голове у Тредупа. — Кто такой Пардуцке?»

Но раздумывать некогда, надо бежать, а то они догонят и ударят его по чувствительному месту, тому самому, на затылке.

Он пересек освещенную Рыночную площадь, безлюдную сейчас, после полуночи, и свернул на Пропстенштрассе.

«До дома отсюда изрядный крюк, — подумал Тредуп. — Ах, почему я не остался с Элизой!» — и припустил быстрее.

Кажется, его преследовал теперь только один, но он так пыхтел, что Тредуп возымел надежду на спасение. Добежать бы до городского парка, это совсем рядом, а там темнотища, и его не найдут.

Тредуп метнулся в сторону. Преследователь отставал от него шагов на двадцать.

Вскоре под ногами захрустел гравий. До чего же темно, хорошо еще, что ночь! Перемахнув через небольшой газон, Тредуп кидается в кусты и, продравшись сквозь них, выбегает на лужайку, — здесь его шагов уже не слышно; а вот и Кальвинштрассе. Тредуп обернулся: далеко позади него преследователь метался по парку, светя карманным фонариком.

Когда спустя четверть часа Тредуп вошел в свою квартиру, он увидел чернобородого толстяка, сидящего на стуле у комода. На кровати, закутавшись в одеяло и поджав ноги, сидела заплаканная Элиза. Рядом, из-за второго одеяла выглянули детские головки и снова спрятались.

— Входите, Тредуп, входите, — сказал толстяк. — На улице еще один сторожит. Так что теперь от нас не удерете. Я — Пардуцке из уголовной полиции. Меня бы удивило, если бы господин Штуфф сегодня ничего не рассказал вам обо мне.

— Значит, это вы бежали за мной от «Грота»? — уже с любопытством спросил Тредуп.

— Я и мой коллега, — подтвердил Пардуцке. — От коллеги вы, как вижу, оторвались.

— А в последние дни — тоже вы за мной следили?

— С позавчерашнего вечера.

— Если бы я знал, — вздохнул с облегчением Тредуп, — то не устраивал бы напрасной гонки.

Пардуцке недоверчиво хмыкнул.

— Это вы говорите сейчас, когда попались… Во всяком случае, я должен вас арестовать.

— За что?

— За что? Подумайте сами.

— Понятия не имею.

— Каждый придуривается как умеет, — убежденно заметил Пардуцке. — Но об этом побеседуем завтра. Вот проведете ночку в камере и на все будете смотреть совсем другими глазами.

— Макс, — прошептала Элиза, — если ты в чем-нибудь виноват, то признайся лучше сейчас, и господин позволит тебе остаться дома.

— Подумайте, Тредуп, — сказал Пардуцке. — Ваша жена рассуждает здраво.