Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Оглядимся, откроем лавку. Только не табачную, курить сейчас стали меньше, денег у людей в обрез. Я думаю, лучше — продуктовую.

— На наши-то гроши! — усмехается он.

— Начнем потихоньку. Оптовики тоже дадут кой-какой кредит. Дело пойдет. Главное — начать.

— Нет, нет, нет, — кричит он. — Не хочу опять начинать. Сто раз начинал, и только глубже увязал в грязи. Надеялся, старался, и все впустую. Ничего у нас не выйдет, Элиза. Нет смысла суетиться.

Она гладит его по виску: — Ты сейчас расстроен, понимаю. Какие же они подлецы, отступились от тебя, а ты столько услуг оказал им… Только не надо отчаиваться, Макс. Ведь мы сумели поднять детей, Грета уже помогает мне по хозяйству, Ганс тоже разумный мальчик. Детство у них было хорошее. И обеспечил его им ты, Макс.

— Нет, Элиза, ты…

— Ты, Макс! Возьми другие семьи, где отцы пьянствуют, распутничают, бьют детей, запугивают их. Ты ведь всегда был хорошим отцом, помогал делать уроки, мастерил игрушки. Вспомни, как ты в прошлом месяце носился по городу, пока достал четырех рыбок Гансу для аквариума. Ни один отец не сделал бы этого. Ни один. И все вечерами, после работы, усталый!

Он внимательно слушает. Глаза его оживают.

— И неправда, что у нас ничего не получается. В последние месяцы мы приобрели и белье и одежду. А столько чулок и носков у нас вообще не было с тех пор, как мы поженились. Триста марок у меня еще есть, да и те девятьсот девяносто.

— Вот видишь, как хорошо, что я их еще не забрал?

— Макс, надо забрать сегодня же. А завтра утром первым поездом поедешь в Штаргард. Я дам тебе письмо к Анне, можешь у нее остановиться. И кормить тебя будет, рассчитаемся с ней потом.

Подыщешь комнату, не меблированную, хорошо бы с садиком, хоть небольшим. Завтра вечером пошли мне открытку с новым адресом, я все уложу, и через три дня будем вместе, в Штаргарде.

— Да, — говорит он. — Да.

— Увидишь, какие в Штаргарде обходительные люди. Не то что альтхольмские Михели. — Она смеется. — Познакомься там с Францем по кличке «Не дай бог». Обхохочешься. Ладно, потом расскажу…

— Слушай, Элиза, — говорит он, оживившись, — так если ехать за деньгами, в Штольпермюнде, надо успеть на поезд четыре десять. Пора бежать на вокзал.

— Беги, Макс, беги.

— О, Элиза, — он останавливается. — К черту всю эту грязь и ложь! Хочу опять быть честным. Жить по совести.

— Хорошо, Макс, ну иди же.

— Да, пора.

— Когда вернешься?

— В десять пятнадцать. В пол-одиннадцатого буду дома.

— Счастливого пути, Максик.

— До скорого, Лизхен.

Она смотрит, как он торопливо шагает по длинной Штольперштрассе. Смотрит ему вслед, пока он не скрывается за углом.

В это же время в зале суда готовятся к допросу свидетелей из альтхольмской полиции.

Однако адвокат просит допросить вне очереди одного из свидетелей защиты, крестьянина Банца с выселка Штольпермюнде. Человека этого тяжело ранили на той самой демонстрации, он все еще серьезно болен, и нельзя от него требовать, чтобы он приезжал сюда еще раз.

Прокурор резко возражает: — О свидетеле Банце, как таковом, обвинение слышит впервые. Ни в одном протоколе тяжело раненный крестьянин Банц не упоминался. И насколько обвинению известно, не существует также и какого-либо судебного решения о вызове в суд непонятно откуда взявшегося свидетеля. Предлагаю не заслушивать этого человека.

Защита объясняет, что о данном свидетеле не было ничего известно, так как он, будучи тяжело раненным, лежал у себя дома в отдаленном выселке. Защита ходатайствует о заслушивании этого важного свидетеля.

Обвинение требует решения суда.

Суд удаляется и через три минуты объявляет, что свидетель должен быть заслушан.

В зал входит Банц из выселка Штольпермюнде. Высокий сухощавый крестьянин, спотыкаясь, устремляется к судейскому столу. В правой руке у него палка, которую он волочит за собой, в левой — какой-то белый сверток. Едва приблизившись к судьям, он, захлебываясь, начинает говорить: — Господин председатель, вот что я вам…

Тот приподымает руку: — Минутку. Одну минутку. Сейчас вы все расскажете. Только сначала мы должны знать, кто вы. Ваша фамилия Банц?

— Да, — буркает Банц.

— Имя?

— Альбин.

— Сколько вам лет, господин Банц?

— Сорок семь.

— Женаты?

— Да.

— Дети есть?

— Девятеро.

— Ваша усадьба, кажется, в очень отдаленном месте?

— Ко мне, господин председатель, за целый год ни один человек не заглянет. У нас там одни чайки да дикие кролики.