Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Не думаю, — говорит в эту минуту асессор, — что мы будем долго терпеть подобное от «Хроники». В статье о нацистском собрании все подано с сенсационным душком и искажениями. Словно нацисты бедные ягнята. Передайте это вашему господину Штуффу!

— Но почему! — пытается протестовать Тредуп. — Ведь все так и было. Напали-то коммунисты! А полиция действительно была слишком слаба.

— Черный день! — иронизирует асессор. — После двадцать шестого июля — тридцатое сентября… Какая сенсация! А что, собственно, стряслось? Да ничего! Но полицию непременно надо ошельмовать. Знаем мы вашего Штуффа.

— Ошельмовать? Господин бургомистр сам же сказал…

— Бросьте! Если хотите получать от нас объявления, то нельзя при каждом удобном случае давать нам пинка. Господину Штуффу это следовало бы знать.

— Все слышу: Штуфф да Штуфф, — вмешивается в беседу старший инспектор полиции. — Но ведь господин Штуфф больше не в «Хронике».

— Да? — Асессор, по-видимому, крайне изумлен. — Так кто же состряпал эту чушь?

Фрерксен показывает глазами, и Штайн очень смущается: — Ну, тогда извините, господин Тредуп. Если б я знал! Но господин бургомистр очень удивится, узнав, что именно вы так пишете.

— Я писал вполне объективно, — защищается Тредуп.

— Такими «объективными» репортажами много друзей вы не приобретете… Так что же, Фрерксен, будут вас приводить к присяге или нет?

— Предварительно, а потом подтвердительно. Но это же вздор, — обвинить меня в нарушении закона!

— Конечно. Вот увидите, какие свидетели выступят за вас. «Союз имперского флага», СДПГ, короче — все рабочее большинство на вашей стороне.

Фрерксен бледнеет.

В ста шагах от них, у школьных ворот, идет разговор на ту же тему. Гарайс, накинув на плечи серое драповое пальто, расхаживает взад и вперед с партийным секретарем Нотманом и членом муниципалитета Гайером.

— Хотелось бы знать, бургомистр, — говорит Нотман, — на кого можно возлагать надежду? Ведь этот процесс — огромнейший провал для нас.

— Дождитесь свидетелей. Допрос обвиняемых еще ничего не говорит. Конечно, все идиоты сочувствуют такому красавчику, как Хеннинг. Славный мальчик!

— Свидетели тоже народишко разный, — говорит Гайер. — И тоже поддаются настроению. А председатель со всеми — ну как отец родной, вот стервец. Ладно, кое-что и мы знаем про него.

— Что именно? — раздраженно спрашивает Гарайс.

— А то, например, что господин председатель не ездит каждое утро из Штольпе поездом, как другие, а поселился здесь у своего зятя Тильзе, владельца фабрики. Судья и фабрикант — одна корпорация! Так они тебе и выступят против крестьян, дожидайся! Но я шепну Пинкусу, пусть тиснет в «Фольксцайтунг».

— Не вздумай этого делать! — испуганно восклицает бургомистр. — Ну почему бы человеку и не остановиться у своего зятя? Это еще не значит, что они — «корпорация».

— А вы сдали, бургомистр, — говорит Нотман. — Выдохлись. Прежде другим были… Ну конечно же, надо их пропечатать. Пусть каждый рабочий, выступающий свидетелем, знает, что за человек его допрашивает. Что человек этот — друг эксплуататоров.

— Если только Пинкус поместит это, — решительно заявляет Гарайс, — я ему так двину по шее, что он полчаса не поднимется. — Мягче: — Ведь вы все дело провалите, ослы вы эдакие. Но тут уже вам ничем не поможешь.

Гайер оскорблен: — Слушай-ка, товарищ Гарайс, ты мнишь себя великим хитрецом, но пока мы что-то не замечали, чтобы ты многого добился для партии. Вечно приходится выяснять отношения с рабочими, извиняться, обнадеживать их… Проводи хотя бы курс, который понятен рабочему, а не выдумывай бог знает что.

— Когда крестьян осудят, вы опять признаете, что я был прав.

— Если осудят. А если нет?

— Ну и что тогда?

— Тогда, товарищ Гарайс, тебе придется упаковывать вещички. Мы не можем себе позволить такой роскоши, как разные убеждения.

— Еще бы, — отвечает Гарайс, — это я уже давно заметил.

Тягостное молчание.

Через улицу к ним устремляется Пинкус. Он очень спешит, чуть ли не скачет галопом.

— Я прямо из партийного бюро, бургомистр, — выпаливает он, тяжело дыша. — Ни за что не угадаете, какая у меня новость.

— Ладно уж, выкладывайте.

— Пришло заказное письмо. От Фрерксена…

— Что ему надо? Почему письмо?

— Прислал заявление о своем выходе из партии, — визжит Пинкус.

Четверо собеседников остолбенело смотрят друг на друга.

— Ну и свидетели у тебя, Гарайс… — язвит Гайер.