— Понимаешь, Толяйз… моя старуха, если ей что-нибудь приспичивало, я чуял это еще за день… Так сказать, по запаху.
Толяйз с важным видом кивает: — Подумать только, господин Манцов.
Доктор Линау, запустив руку в вырез платья своей девицы, распевает под музыку граммофона все, что ему приходит в голову, в то время как доктор Хюпхен, — единственный трезвый, — танцует с другой девицей. Коммерсант Браун крепко держит за талии двух сразу. Девицы поят его. Он послушно разевает рот, прихлебывает, обливая вином грудь, и все время бормочет: — Я вас не отпущу!
Майзель выспрашивает кельнершу, что слышал ее брат на бирже труда о коммунистах.
— Говорю тебе, пузанчик: сабля у них. Только совершенно секретно.
— А Гарайс сказал, что все это вранье, насчет сабли.
— Обманули они его, наверно. Я даже знаю, у кого сабля.
— Эй! — кричит Манцов. — Хватит вам болтать о какой-то сабле! У нас у каждого есть штык! Или, может, нет, а? — Он с вызовом озирается вокруг.
В воздухе давно что-то назрело, не хватает последнего толчка. И вот сигнал прозвучал, все вдруг переглянулись, один лишь доктор Хюпхен продолжает танцевать.
— Или кто явился сюда без штыка? — рычит Манцов. — Какой негодник посмел? Доложить!
— Доложить! — вторит Браун.
— Э, доктор! — подхватывает Майзель. — Ты что, оглох? Иди, доложись!
— Вы меня? — спрашивает доктор Хюпхен. — Простите, я действительно не расслышал.
Все молчат, полные ожидания.
— Скажите-ка, доктор, — начинает медицинский советник, — почему у вас такой писклявый голос? Вы что — всегда пищали?
— С вашим голосом тоже в церковный хор не возьмут, — смеется доктор Хюпхен, продолжая танцевать.
— Этот мозгляк не пьет, — сокрушается Манцов. — Какой толк, если он не пьян? Никакого, не будет он, и все!
— Милая, — обращается Линау к кельнерше, — принеси-ка бокальчик коньяку. Только доверху, понятно?
Пауза.
Внезапно интерес мужчин переключается с девиц на доктора Хюпхена, все оцепенело следят, как он неловко передвигает в танце тощие конечности.
Бетти приносит бокал с коньяком.
— В зале никого, — сообщает она. — Можете шуметь, сколько хотите.
Пивной бокал с коньяком прячут за батарею бутылок и рюмок.
— Тихо! — кричит медицинский советник. — Заткните этот ящик с музыкой! Доктор, идите сюда, мы должны вам кое-что сказать.
Доктор с любопытством приближается.
— Да отпустите вашу кралечку! Куда вы ее тащите? — Внезапно медицинский советник командует: — Всем встать! Господин доктор Хюпхен, подойдите ко мне!
Тот смущенно хихикает: — Надеюсь, вы не собираетесь меня казнить?
— Дорогой господин доктор! Высокоуважаемые дамы и господа! Вот уже три года, как доктор Хюпхен совершил въезд в наш прекрасный город Альтхольм. Когда мы впервые увидели вывеску «Бухгалтерская ревизия» у его двери, мы подумали: и этот скоро сбежит! Однако доктор Хюпхен не уехал. Он стал гражданином нашего родного города, полноценным членом нашего общества. Поэтому мы считаем своим долгом принять господина доктора в наше содружество полноправным членом и объявить его почетным альтхольмцем. Согласны, господа?
Бурное одобрение, овация.
— Вы согласны, господин доктор?
— Да, конечно. Благодарю вас…
— Я еще не кончил. Опуститесь на колени… Станьте на колени, говорю!
— Здесь очень грязно… мой лучший костюм…
— Ну тогда на кресло, это даже удобнее… Так. Бетти, завяжи господину доктору глаза.
— Зачем это! Не надо, пожалуйста…
— Не нарушайте церемонии. Всех так принимают. Я совершу альтхольмский обряд посвящения в рыцари. Потуже, Бетти. Вы что-нибудь видите, доктор?
— Абсолютно ничего. Не надо, прошу вас…
— Господин доктор, прежде чем символический меч коснется твоего плеча, ты должен дать тайную клятву верности. Повторяйте за мной: Улам.
— Улам…
— Громче: а-ра-рат…
— А-ра-рат.
— Не годится. Рот надо открывать шире. Еще раз. И шире рот. Улам арарат…
— Улам ара…
Двое держат его голову, третий медленно вливает ему в рот коньяк.
— А…А…А… На помощь! На помощь! Господа, это низость!
Сорвав повязку, он тупо озирается. Со всех сторон на него смотрят враждебные лица. Даже вечно улыбающийся Майзель и тот поглядывает сердито.
— Это тебе наука, доктор! Оставаться трезвым, когда другие напиваются, подлость. Это непорядочно, не по-товарищески.
— Я ни за что бы… Господа, мои принципы… это низко… — Неожиданно он пытается улыбнуться, но получается не улыбка, а какая-то жалкая гримаса. — Да, конечно. Понимаю… Ну и ладно… Когда заставляют, это ничего. — Он снова улыбается.
Читать дальше