Михаил Каюрин - Кацап

— Не в упрёках дело, Сано, — раздумчиво проговорил Карачун. — Их я за свою службу наглотался достаточно.

— В чём же тогда причина?

— Даже не знаю, как это объяснить, — «кум» на секунду задумался, — гложет меня что-то изнутри, Сано, будто червяк завёлся. С прошлого лета это началось, когда от рук фашистов погибли последние мои родственники. Долг я вдруг перед ними почувствовал, словно пристыдил меня кто-то за то, что я в тылу отсиживаюсь. Они все погибли, а я живой, шваль разную стерегу. Вот я и поклялся себе отомстить за них. Подал рапорт. Больше года в штабе тянули резину с ним, а я за это время Клаву повстречал…

Карачун умолк, в доме повисла мёртвая тишина. Из кухни, куда удалилась хозяйка, тоже не доносилось ни единого звука. Она, словно мышка, спряталась в какой-то норке и тихо пережидала, когда гости выговорятся.

— Смерти я не боюсь, — заговорил Карачун вновь. — Рано или поздно она приходит к каждому из нас. Смерть — это окончание жизни. А жизнью, как известно, распоряжается сам человек. Её продолжительность зависит от тех правил, которые он для себя сам и установил. Вот и получается, что смерть во всех нас сидит как бы до востребования.

Карачун плеснул в стаканы самогона, покрутил свой стакан за донышко, задумчиво сказал:

— Да, смерть приходит к нам по требованию. И это вовсе не моя выдумка. К примеру, один человек не выдержал трудностей — залез в петлю. Сам востребовал свою кончину. Другой голодовку объявил — опять же сам себе смерть заказал. Или возьми бандита, который переступил черту закона. Он сознательно приговорил себя к расстрелу. По собственной воле лишает себя жизни досрочно. Такой казус происходит сплошь и рядом.

— Ну, а как вы объясните уход из жизни тех, кто прожил долгую жизнь? — с усмешкой спросил Александр, в тайне надеясь, что его вопрос заведёт «кума» в тупик. — Не залазил в петлю, не объявлял голодовку, не нарушал законов? Просто жил и жил себе, пока старость не наступила.

— Ты думаешь, подловил меня на ложных утверждениях? — скривился в ухмылке Карачун. — Вовсе нет. Спрошу тебя: что делает человек, став немощным в старости? И сам тебе отвечу: просит смерти, потому что жить без смысла ему становится невмоготу. Так-то вот.

«Кум» поднёс стакан ко рту и залпом выпил.

— Ты, Сано, ешь, давай, не стесняйся. Когда ещё выпадет такой день, чтобы поесть от пуза? — сказал он назидательно. — Новый хозяин, поговаривают, лютый мужик. Никому поблажки не позволяет. Который день голову ломаю, как облегчить твою жизнь на оставшийся срок.

— Вы не беспокойтесь напрасно, Николай Павлович. Оставьте всё, как есть. На два года вперёд в судьбу не заглянуть, да и поменять в ней что-либо невозможно, — тоном обречённого проговорил Александр. — Авось, выхилю как-нибудь, не сдохну бесславно раньше срока. Вы же сами утверждаете: смерть без востребования не приходит.

— Это абсолютно верно, — с серьёзным лицом подтвердил Карачун своё утверждение. — Но, всё-таки, надо сделать так, чтобы у тебя не было повода востребовать её. Ясно?

— Яснее не бывает.

— Постоять за себя ты способен, я в этом не сомневаюсь. В личном деле я уже удалил листок с информацией о твоей работе в наших органах. Надеюсь, блатные тебя не тронут, а найти с ними общий язык в повседневной жизни у тебя получится. Самая скверная штука для тебя — это голодуха. На откорм в тайгу тебя уже никто не отправит. Про зайчатину и медвежатину можно забыть.

— Да что вы так беспокоитесь обо мне, Николай Павлович? — спросил Кацапов.

— У меня сейчас осталось на этом свете всего два человека, о которых я должен позаботиться. Это Клава и ты, — сдавленно проговорил Карачун, рука его потянулась к бутыли с самогоном.

Александр обратил внимание на глаза «кума». Ещё пять минут назад они казались ему весёлыми и подвижными, а сейчас сделались тусклыми, холодными, словно их обдали непомерно холодным воздухом.

Они молча выпили ещё, потом ещё. Язык у обоих стал заплетаться. В комнату вошла Клавдия Семёновна, внимательно посмотрела на обоих.

— Не пора ли вам, дорогие гости, отправиться почивать? — пропела она ласковым голосом. — Постели ждут вас.

Карачун затуманенным взором взглянул на часы, стрелки плясали перед глазами, он долго их собирал воедино. Потом, умудрившись зафиксировать время, повернул лицо к хозяйке.

— Ты права, Клавочка, нам всем пора спать, — сказал он, тщательно выговаривая слова. — Налей ещё по одной и унеси отсюда эту заразу.