Михаил Каюрин - Кацап

Они выпили, принялись за лапшу.

— Хороших курей ты вырастила, хозяюшка. Наваристая лапша получилась, — высказался Карачун. — Верно, Сано?

— Ага, лапша знатная, — сказал Александр скороговоркой, торопливо черпая ложкой в тарелке. Хозяйка и «кум», улыбнувшись, переглянулись между собой.

— Теперь ты, Клавдия Семёновна, скажи что-нибудь, — промолвил Карачун, когда с лапшой было покончено, а в тарелках появилась жареная картошка с большим куском печени.

Хозяйка смутилась, произнесла в своё оправдание:

— Ну, что ты, Николай Павлович? Какой из меня говорун?

— Говори, Клавдия, не скромничай. Нам не нужно красноречие. Мы не ораторы, с трибуны не кричим, а так, сидим за столом, мирно попиваем самогон, воркуем по-домашнему. Ты выскажи то, что сердце тебе подсказывает, — настоятельно попросил Карачун.

— Ну, разве что…

Женщина глянула на мужчин отрешённым взглядом, затем заговорила тихим голосом, остановив свой взор на поднятой рюмке:

— Многое хочется мне сейчас сказать, и выпить хочется за многое. Но не могу я выразить словами то, что сердцем чувствую. За день рождения Саши мы выпили. За очередную годовщину великого Октября можно выпить. Но лучше выпить сейчас за дружбу, за бескорыстную помощь и человеческое отношение друг к другу. Без этого, как мне кажется, невозможно выживать людям в лихолетье. Без доверия к человеку и войну не выиграть.

— Молодец, Клавдия! Очень хорошо сказала! — воскликнул Карачун, открыто любуясь хозяйкой дома, и первым опрокинул свой стакан.

Потом они выпили за победу, Карачун снова наполнил стаканы и рюмку хозяйки.

— А теперь, друзья мои, мне хочется задать вам всего лишь один вопрос на засыпку, — Карачун слегка покачался на стуле из стороны в сторону, будто с какой-то целью проверил конструкцию на прочность. — За радостное событие можно произнести тост и выпить, чокнувшись. За упокой человека тост не произносят и не чокаются. Но прощальные слова всё же говорят. А мне вот интересно, что индивидуально можно сказать человеку, которого провожают на фронт, кроме стандартной фразы «вернись с победой и живой»? Других слов я, почему-то, никогда не слышал. Неужели их нет?

Карачун умолк, собираясь с мыслями. Лицо его, слегка разрумянившееся от водки и жарко истопленной печи, выражало какую-то внутреннюю озабоченность. Словно он хотел понять, почему Клавдия Семёновна в своей речи ни словом не обмолвилась о предстоящей разлуке с ним?

— Отправка на фронт — это что? Радость или печаль? Или же два чувства одновременно? — продолжил он после короткой паузы. — Вот вы сидите сейчас со мной и молчите, хотя вам доподлинно известно, что через неделю меня с вами не будет уже. Почему молчите? Не знаете, что сказать в мой адрес? Или я ошибаюсь? Кто-то из вас может мне ответить?

— Я вам отвечу, Николай Павлович, — неожиданно отозвался Александр.

До этого момента он молчаливо ел, кивал головой в знак согласия, когда нужно было ответить, и не поднимал глаз, стыдясь перед хозяйкой дома за своё неуёмное желание насытиться. Ему казалось, стоит взглянуть на неё, и он тут же подавится пищей, оскандалится перед ней. Поэтому Александр сосредоточенно жевал и слушал, не вмешиваясь в разговор. Остановился, когда после добавки на тарелке не осталось ни кусочка.

— Ну, попробуй, — Карачун с любопытством посмотрел на Кацапова. На его лице расплылась снисходительная улыбка. Он даже не предполагал, какой жаркой окажется их дискуссия.

— Тут всё просто, — начал Александр. — Всё зависит от истинной причины отправки.

— Хочешь сказать, есть разница между добровольной отправкой и принудительной мобилизацией?

— Вот именно! Когда человек отправляется на фронт добровольно, он испытывает огромное удовлетворение. Он не боится погибнуть в отличие от того, кто идёт по принуждению. Первый отправляется с радостью, второй с печалью. Поэтому и слова на прощания будут разными.

— Разве можно отправляться на войну с радостью? — спросил Карачун.

— В отдельных случаях можно. Вот если бы у меня, к примеру, появилась возможность отправиться на фронт, я бы радовался. И можете мне верить: больше, чем дню рождения.

— Это потому, что тебе нечего терять, кроме своих цепей, — язвительно произнёс «кум». — А в моих руках появилась крупинка золота…

Карачун с улыбкой взглянул на Клавдию Семеновну, та вспыхнула в одно мгновенье, как спичка, быстро поднялась и вышла из комнаты.

— В таком случае, почему вы подали рапорт об отправке на фронт? — спросил Александр, когда они с «кумом» остались вдвоём. — Могли бы служить и дальше, вас никто бы не упрекнул.