— Может, и пощадит тебя Родивон, — облегченно вздохнув, сказал Верещага киргизу. — Слава богу, его и на цепь не посадили.
Южные ветры прорвались к Красному Яру и поторопили весну. В городе и вокруг него залысели взлобки, и за какую-то неделю совсем сошел снег, яро запахло навозом и березовой почкой. Кое-где выстрелили первые травяные ростки.
Щурясь от хлынувшего в простор искристого солнца, Маганах, торопя коня, по крутому взвозу прытко выехал на площадь. На этот раз он не стал заезжать к Бабуку: у Маганаха теперь был знакомый в самом городе, предстояло только поскорее найти его. Спросил у одной-другой встречной женки — головой покачали: не поняли или в самом деле ничего не слышали о знатном киргизе Ивашке. И совсем неожиданно мелькнул в толпе у амбаров знакомый Маганаху меднолицый целовальник. Маганах, повернув бегуна, радостно устремился за Харей, окликнул.
Харя повернулся на голос, узнал качинца:
— Хо, дружок!
— Соболь есть, — похлопал себя по груди Маганах и тонко рассмеялся.
— Молчи, парень. Езжай-ко за мной.
Не привыкший к шумной сутолоке торга, вольный степной конь захрапел, шарахаясь по сторонам. Завизжали, сторонясь его, пугливые женки. Кто-то позади коротко свистнул из озорства и по лоснящемуся крупу огрел коня плеткой — скакун рванулся, взвился на дыбы, но Маганах удержал его.
— Зверь он у тебя дикий, — заметил Харя, выходя на крайнюю к Каче улицу.
— Спаси бог, ответил Маганах не раз слышанными от казаков и полюбившимися ему словами.
— Соболишек-то много?
— Соболишки там, в тайге, — вяло махнул рукой Маганах. — Покажи юрту, однако, где киргиз Ивашко живет.
— Продай соболей, хорошо заплачу.
— Ой, покажи юрту.
— Ну-ко стражников кликну, — ощерилась красная Харина голова. — Худо тебе будет! Давай соболя сюда! — целовальник двумя руками ухватился за стремя.
Маганах ударил коленями в бока коню и понукнул его. Конь рванулся, и не ожидавший такого Харя выпустил стремя и отлетел прочь — едва на ногах удержался. Почуяв свободу, конь перешел на галоп и понесся по улице, обдавая встречных жидкой грязью.
А те отскакивали к заборам, вскинутыми над головой кулаками грозили сумасшедшему инородцу. И уже почти от Покровской церкви, что в другом конце посада, услышал Маганах за спиною истошный Харин крик:
— Держи киргизского соглядатая! Хватай его!
Пастух круто повернул коня и ускакал за Качу. Он боялся снова попасться казакам — хорошо помнил свою прошлую встречу с городничим и стражниками, когда ему крепко намяли бока. Пришлось прятаться в березняках до сумерек, затем он снова, поминутно озираясь и прислушиваясь к каждому шороху, тихо, как конокрад, въехал в город. Миновал первые посадские избы и вдруг встретился с босоногим казачонком, что, широко раскинув руки, загонял куриц во двор. Маганах подождал, когда малец завернет драчливого буро-зеленого петуха в калитку, и даже помог ему в этом, а потом спросил про Ивашку. Казачонок поковырял пальцем в носу и, разглядывая Маганаха, показал на соседнюю избу.
Ивашко обрадовался жданному гостю. Присев на лавку и утирая малахаем мокрую от пота голову, пастух принялся рассказывать о том, как он решился идти за конем к Ишею, отомстить бессердечному Алтын-хану. Да в Ишеевом улусе разговор с Маганахом вел второй сын начального князя, Иренек.
— Спаси бог, плохой, однако, — в узких, красных от бессонницы глазах билась затаенная давняя обида.
Но Маганах приехал на Красный Яр не за тем, чтобы выручить Табуна — он уже однажды выручал киргизских князцов, а что из того вышло? Его же и повязали арканом, и монголы обидно смеялись над глупым пастухом Маганахом.
Пусть Ивашко передаст воеводе: киргизам понадобился Табун. Ишей у киргизов много болел и помер, и Табуна позовут на совет, его выкупят или украдут. Иренек обещал за Табуна столько же, сколько в улусах дают калыма за статную, красивую девушку, а то и много больше. Если князцы не обидели бы Маганаха, он за такую цену украл бы и привез им Табуна.
— Стража при аманатах недреманная, — предупредил Верещага, ставя на лавку рядом с собой Ивашкины юфтевые сапоги, которые дед только что умягчал дегтем.
— Стражу взять можно, — ответил Маганах, удивленно разглядывая убогую внутренность избы. Он-то думал, что у Ивашки много ковров и дорогих подушек, как у киргизских князцов.
— Тебя кто приметил в городе? — спросил Ивашко, по-дружески положив ладонь на литое плечо Маганаха.
— Аха, Харька, однако. Соболя просил, казаков кричал.
Читать дальше