Анатолий Чмыхало - Дикая кровь

Воевода нахмурился на Ваську, а Родиону сделал нетерпеливый знак, что он может идти. Шаркнув подошвой сапога в поклоне, атаман вышел неспешно, с высоко поднятой головой, словно разглядывая что на потолке съезжей.

— Слышал, мой свет, что сказал Родион? — спросил Ивашку Михайло Скрябин.

— Слышал, ан речь его лицемерна, отец-воевода.

— Бесчестен атаман, а уж дурит и того более, — строго сказал Васька.

Неожиданная поддержка подьячего приободрила Ивашку. Киргиз заговорил убежденно, с привычной горячностью размахивая руками:

— Сам пищаль видел! Хызанче, Мунгатова молодая женка, показывала, сведайте у Степанки Коловского! У казака Якунки!..

Дома Верещага разъяренным медведем всплыл на оторопевшего Ивашку, не дав тому даже снять шубы. То ли уже встречался с Родионом, и тот ему что сказал, то ли по смятению киргиза догадался, но старик был лют, каким его не доводилось видеть постояльцу до сих пор. Ивашко даже не подозревал в нем такой лютости.

— Всякая сорока от своего языка гибнет, — угрюмо сказал Верещага. — Не станет тебе прощения от Родивона. И плавать тебе в Енисее с дыркою в темени, и защиты ни у кого не проси — ее не станет.

Ивашко ничего не ответил деду. Обиженный Верещагиной резкостью, с этого дня он старался реже видеться с дедом, больше слонялся по городу, когда с Федоркой, а чаще один. А виделся с Верещагой — оба упорно помалкивали. Лишь как-то старик сказал:

— Васька Еремеев был по неотложному делу. Так ты не водись с ним, остерегайся. У Васьки в товарищах лютый разбойник и вор Харя.

Если бы знал дед, что подьячий — пока что единственный человек, кто заступился за Ивашку перед воеводой. Пусть и не от доброты душевной, где ее Ваське взять, а от неприязни к Родиону, но Васька теперь в прочном союзе с Ивашкой. Правда, была еще кое-какая надежда на Степанку и Якунку, что они честно признаются во всем воеводе. Не станут же выгораживать виноватого и огульно оговаривать Ивашку. Какие они тогда верные слуги государю-батюшке!

Однажды вечером Васька перехватил Ивашку на потонувшей в сугробах дороге в Алексеевском крае и шепнул:

— Стой на том!

Киргиз и сам не собирался отступаться от своих правдивых слов. Верил, что пробудится, заговорит совесть в Родионе, склонит он перед воеводой повинную голову. А Родион последние дни много пил и нигде не появлялся.

Только через месяц, уже весной, снова потребовал воевода Ивашку и с ним Якунку и Степанку. Спросил киргиза, не передумал ли винить храброго красноярского атамана в измене — было время над тем поразмыслить.

— Пищаль я видел. И слышал, что говорила Хызанче.

— Так было? А ну, сын боярский!

Степанко решительно замотал головой:

— Не!..

— Теперь ты, Якунко, говори!

— Чего уж… Кака така пищаль?.. Никакой пищали я не знаю…

У Ивашки оборвалось и упало сердце. Как докажешь теперь, что оба очевидца испугались, пошли на поводу у Родиона? Однако этого от них и следовало ждать: он атаман, да и крут бывает — люди сплошь боятся его. А что им до раздоров с киргизами? Каждый соблюдает здесь свою выгоду.

Васька же бойко поскрипывал пером да посмеивался уголком рта. Ивашко аж разозлился: чему ухмыляется человек, чему радуется?

Воевода был мрачен, что ночь ненастная.

— Велю пытать всех! — сказал жестко.

Казаки совсем приуныли и не заметили сразу, как в горницу вошел городничий с пищалью в протянутых руках и положил ту новенькую пищаль на стол перед воеводой.

— Она? — спросил Скрябин.

— Истинный крест — она! — воскликнул Якунко.

— И то похожа! — косо глянул на пищаль сын боярский.

Воевода сердито затопал сапогами, заводил бровями и в конце концов выгнал казаков из съезжей. Степанко на чем свет ругал себя и Родиона, что быть им теперь битыми кнутом. Делал, как лучше, а вышло хуже некуда. Подрагивал спиною и Якунко: палач Гридя сечет похлеще, чем Хызанче.

О Родионе и говорить не приходилось. На словах он еще как-то храбрился, а по ночам стал спать чутко, тревожно, и, когда напивался, рычал от гнева. Скор воевода на расправу. Запретный торг Родион вел на других начальных людей глядя, а зачем ему многие соболя? В Москву жить он не поедет, а тут куда они ему? Честь атаману дороже.

Время шло — Скрябин тянул с судом. И когда уж показалось всем, что дело о пищали забылось, воевода решил его, вынеся на редкость мягкое наказание: раз пищаль, слава богу, вернулась в острог — а это Васька Еремеев взял ее у Мунгата — взыскать истраченные Васькой на покупку пищали деньги с Родиона Кольцова. А коль скоро Родион и очевидцы много бражничают, почему все и попутали, то взыскать с них в государеву казну по два рубля с каждого. Ну а ежели Родион снова примется торговать с инородцами оружием, порохом и дробью, бить его кнутом и батогами до смерти.