Анатолий Чмыхало - Дикая кровь

Уж и не рад был Ивашко, что заикнулся о проданной Родионом пищали. Больше месяца молчал, все думал, надо ли говорить воеводе ту правду. А как противился Ивашкину доносу дед Верещага! Всякий раз, когда Ивашко по делам собирался в острог, дед почесывался и бормотал сердито:

— Отведи тебя Бог от смертного греха!

И грех все-таки случился, да он и не мог не случиться, потому что Ивашко, отправляясь из Москвы в Сибирь, клялся государю на вечную верность. И еще потому, что, как решил Ивашко, чем больше огненного боя будет у немирных киргизов, тем дольше будут они воевать против русских и тем больше прольется неповинной крови. А приехал Ивашко на Красный Яр, чтобы помогать здешнему воеводе установить прочный на все времена мир между русскими и киргизами. Ивашко — сам киргиз, ему близка судьба своего народа, из которого он вышел и от которого не отречется никогда. Ему по душе была Родионова храбрость и доброта. И он не желал Родиону погибели, надеялся, что Скрябин смилостивится, он с атаманом одного поля ягода, оба начальные люди, но пример Родиона научит всех служилых в остроге, как приходится отвечать за изменные дела.

А сейчас под колючим и твердым взглядом Скрябина пожалел, что сказал обличительное слово. Двигая широкими бровями, воевода угрожающе предупредил:

— Ну как неправда твоя обнаружится, быть тебе на дыбе, киргизятин Ивашко!

Васька Еремеев, буква в букву записавший все, что говорил Ивашко, отложил лебяжье перо и слегка наклонился к воеводе:

— Атамана Кольцова к расспросу?

Воевода сам кликнул городничего, который и впустил Родиона в горницу съезжей избы. Атаман, пригнувшись в двери и враз заслонив ее всю, вошел своей легкой размашистой походкой, в его крупном лобастом лице не было ни страха, ни раскаяния, будто он и не предполагал, по какому делу может понадобиться Скрябину. Браво отвесил низкий поклон воеводе и тряхнул волосами.

Но Михайло Федорович был стреляным воробьем. Он знал людские повадки и умел разглядеть за бесшабашностью хитрость, за кажущейся простотой — лукавство, за видимой прямотой — вину. И беззаботный вид атамана только подстегнул воеводу к непременному и дотошному сыску.

— Отвечай, свет мой Родион, какова нонешняя круглая цена пищали.

Родион вскинул изломанную бровь, удивленно посмотрел на воеводу, затем с нескрываемой заносчивостью — на Ваську и Ивашку. Что это, мол, воевода шутки шутить вздумал, ведь государево оружие, а особенно то, что с огненным боем, никак и никому не продается. Но коль скоро Родиона спросили, он должен ответить. И, задорно почесав затылок, атаман ухмыльнулся:

— Подешевели пищали, отец-воевода, супротив прежних годов. Сколько давали за одну, столько дают за две.

— То-то, вижу, трезв ты. Али ужо соболишками получил с Мунгата?

Родион захлопал глазищами, удивился и того более:

— Про что ты, отец-воевода? Кто возвел навет на холопа государева безвинного? — и строго кивнул на Ивашку: — Он?

Стиснув зубы, Ивашко молчал, давая спесивому атаману высказаться до конца. Неужели так и откажется от всего, что говорил Ивашке? Да что там говорил — напрямки грозил убийством.

Молчал и воевода, пристально наблюдая за решительным в споре Родионом. А тот железным кулаком с размаху хрясь себя в грудь — и к воеводе:

— Оговор, отец-воевода! Ежели про то киргиз поведал, так пусть он прежде расскажет, как крещеную девку Санкай у попа купил для нехристя, да как к нему, к Ивашке, тайные гонцы от Ишея по ночам ездили.

Скрябин перевел взгляд на Ивашку, насупленного, неукротимого, белого от злости. Скорее не на Родиона — на себя злился киргиз, что уступил тогда хитрому Курте, польстился на даровую юрту, что стал так пространно говорить с Итполой, когда нужно было сразу же достойно встать и уйти.

Но плох был бы воевода, если б он позволил ловкому и заносчивому Родиону увести себя от дела, по которому начался сыск. Наступит черед — разберется он и в Ивашкиных винах, а теперь недосуг ему слушать побаски о чем-то ином, кроме как о проданной инородцу пищали.

— Али крепкое вино память отшибло, что напрочь забыл про запретную торговлишку с Мунгатом?

— Может, оно так и есть. Может, и позабыл, — хватаясь за протянутую воеводой спасительную руку, поспешно сказал Родион. — Да где ж я пищаль взял бы?

— Про то узнаем, мой батюшка, — холодно бросил Васька, не взглянув на атамана.

— Оно так, — согласился Родион. — Про все сыскивать надобно. Вон казаки у меня денежным жалованьем недовольны. Мало-де получаем…