Анатолий Чмыхало - Дикая кровь

У догорающего костра, сидя кружком на дуплистых корягах, караульные казаки переглядывались и дружно скалили зубы:

— Чаяли, винца везете крепкого? Для сугреву!

— Ну-кось, ставь ведро сюда, поближе к кострищу!

— А ты валяй-ко в острог к Гриде, он тебя на козле попотчует. Досыта и дарма.

— Женку бы, сердешные, сюда! — в сладком мечтании прикрыл тяжелые веки один из караульщиков. — Так и вцепился бы в нее клешшом.

— Воеводиху ему! Ух и толста, и сугревна!

— Ш-ш-ш!

— Не вякай!

Куземко и Артюшко, долго не задерживаясь у костра, повернули коней в степь. Она хорошо просматривалась с Кум-Тигея на несколько верст: до самого Бадалыка и вправо — до стойбища аринского князца Татуша. По ней ходили, копытя снег, кони и овцы. Теряясь в логах и оврагах, мелькали темные фигурки конных: пастухи объезжали стада.

Куземко рысил на хозяйском чалом мерине, мосластом и длинногривом. Рядом с ним жеребенком казался вороной меринок Артюшки, бойкий и, несмотря на малый рост, машистый: шел он ухо в ухо с чалым, бодро помахивая головой. Поглядывавший первое время по сторонам и не увидевший в степи ничего подозрительного, Артюшко заскучал и вскоре предложил:

— Спешимся, чо ли. Наломаем бурьяна да разведем костер. Сальца поджарим на углях — женка мне о какой кусок положила!

— Гляди в оба! За тем мы посланы атаманом.

— И дозорничать будем, — не унимался Артюшко.

— Разве что за Бадалыком…

Куземке хотелось поскорее попасть в Нанжульскую степь. Приглашал же их в гости безверь Курта, можно и заехать, и согреться в его юрте. Но не тепло жилья прельщало Куземку — его звала Санкай. Уж и хворь привязалась к Куземке — пострашней, позабористей лихоманки! Стоит у него перед глазами наваждением братская девка, худая да румяная, и смотрит на Куземку грустно и жалостливо: мол, что это со мной наделали!.. Ух, порезал бы татарина Курту насмерть, да ведь страдать за то в руках палача придется, с Санкай все равно разлучат. А от девки Куземке никак не отделаться — душа выболела совсем, до самого дна, душа свидания просит.

Да про лютую тоску свою не скажешь тому же Артюшке: ржать, дурной, станет, выставит всем на посмешище. Не за обычай у казаков ласковое обращение с женками. Никто не спорит, нужны они для избяных работ, да еще ежели хозяину помощника родить, а баловство с ними любовное совсем ни к чему, тем паче изводиться и сохнуть по ним казаку не пристало. Если же кто хныкать начнет или дело свое отставит в сторону, чтоб женке потрафить, тот уже не казак — пиши пропало. С женками пусть возятся воеводы да еще дьяки и подьячие, кому на те забавы время в достатке есть и от совести позволение. А казак на сабле женат, на пищали обвенчан, ему их до гроба любить и нежить.

Уж и ловка, и гибка, и прыгуча братская девка Санкай! И как же она обвела тогда Куземку вокруг пальца, когда братский аманат прыгнул под кручу! Вот и отсидел Куземко на ржавой цепи за вину свою, а зла на Санкай не держит. Уж какое там зло — душа радостью кипит и полнится, едва только подумает о ней, печально, что живет Санкай за другим мужиком, за нехристем, ему же, Куземке, и видеть ее нельзя.

Артюшко молчал, мерно покачиваясь в седле да бросая короткие участливые взгляды на закручинившегося дружка. Артюшко чувствовал, что на сердце Куземке лег камень: вздыхает тяжко и взгляд мутен, как весенняя полая вода. И вспомнился Артюшке чудной разговор в кабаке, и, послав своего конька вперед, он заступил дорогу Куземке:

— Нож-то ты чо у меня оглядывал? Для какой корысти, а?

Очнувшись от дум, Куземко понял Артюшку не сразу:

— Чего тебе?

— Уж не разбой ли задумал? Не только нож — копье сковать можно, коли чо, хотя ножом управляться способнее.

— Глуп ты, Артюшко, гораздо глуп.

— Будто?..

— Идти по чужую голову — свою нести на плаху. Было бы из-за чего судьбу искушать. Богатство? Так я ко многим пожиткам не привык, с карманом пустым пробиваюсь.

— Не знаю, кто из нас глупее. Да для какой нужды нож-то? Не к женкам же на блуд с ним ходить.

— А ты дотошный мужик, ровно станет полегче тебе, коли откроюсь.

— По мне, хоть пищаль полковую высматривай, на колесах которая. — Артюшко свистом понукнул коня и съехал с дороги.

— Дурачок ты! — в спину ему незлобиво бросил Куземко. — И про все-то тебе разузнать хочется. Ну слушай, ежели что. Да только молчи, скажешь слово кому — худое мне сотворишь.

— Вот те крест…

— Я родом с Ярославля-города, и тятьку моего десятый годок пошел как убили. Тятька кормчим плавал у купцов на дощаниках, там, на Волге-реке, и смерть свою принял от разбойных людей. Не было вести нам про то — потерялся человек и потерялся, думали, может, дощаник бурей потопило на пути к татарам в Астрахань. И безвестно прожили мы с матушкой аж четыре года, — вздохнул Куземко и смолк.