Вадим Сикорский - Капля в океане

— Без крайней нужды пуляют и пуляют. Где надо и где не надо.

Грандиевский улыбнулся этому педагогическому пассажу.

Отогревшись, Аскольд Викторович вернулся в шалаш. На четвереньках еле протиснулся сквозь колючий вход, прикрыл искусно сплетенную дверь. Как пахуча ель! В одну сторону гладишь — нежность, а чуть против хвои — колется. Совсем как Вера.

В шалашике храпели, и он, нащупав свой противогаз, переволок его под голову и лег между спящими. Клененков по-детски посапывал, постанывал и причмокивал губами. У Грандиевского мелькнуло подозрение: вдруг тот лунатик, а он с детства смертельно боялся лунатиков и эпилептиков. Но здесь даже на это наплевать, настолько он измучен. Лишь бы поспать. Он скрючился, сжался как можно сильнее, притиснулся спиной поплотнее к теплому большому Клененкову и заснул.

Очнулся часа через два, и опять от лютого холода. Бок, на котором лежал, окоченел. Зубы стучали. Да и весь он дрожал, как мотор. Только ледяной. Сонный, снова вылез из шалаша. На небе такие же неизменные отборные низкие звезды. И на поле по-прежнему хоть глаз выколи. Костер почему-то, как всегда, казался далеким. Опять побрел, пошатываясь и спотыкаясь.

Вокруг костра многие спали. Кто не мог спать, слушал все тех же неутомимых рассказчиков. Он изумился, как может этот молодой с образцовым лубочным лицом, не меняющимся ни от чего, все так же бессонно хохотать над своими бесчисленными анекдотами. Но, допустим, он молодой. А вот как второй развлекатель с лицом, за две ночи осунувшимся, еще сузившимся и удлинившимся, со своими еще больше сузившимися глазками, под которыми увеличились мешки, как у него-то хватает сил все так же, не смеясь, то есть играя такого несмеющегося, рассказывать все те же однообразные анекдоты про женщин, смакуя все так же хищно и всесторонне обнаженную натуру. Вот она, таинственная неиссякаемая энергия души и плоти.

Грандиевский подумал, что молодой с такой памятью далеко бы пошел, если бы учился. А впрочем, на что ему? Сварщик, зарплата хорошая. Любит свою работу. И всегда душа общества.

Аскольд Викторович, сморенный, лег на землю у костра и поджаривал то один бок, то другой. Пока левый изнемогал от жары, правый коченел от холода. Так в мучительной полудреме и провалялся до рассвета.

Поливочная машина каждое утро подъезжала с ледяной водой. Аскольд Викторович, как только она приехала, поднялся с земли и занял очередь мыться. Лицо было будто бы не его: слишком проступили кости скул и под пальцами густая щетина. Наверное, темная с проседью. Здорово же он похудел!

После завтрака мимолетно встретился с доктором. Он тоже осунулся, бородка уже не казалась ни золотистой, ни молодой. Тоже, верно, от бессонницы. Торопился, но успел сообщить, что Сергея Сергеевича вчера отозвали срочно в больницу, кто-то очень серьезно заболел. Вместо него сюда уже прислали молодого хирурга. Доктор побежал дальше, а Грандиевский вернулся к своему шалашу.

Все уже стояли с лопатами и противогазами в ожидании указаний, куда и кому направляться. Вдруг к Грандиевскому подошел старший их группы вместе с тощим, с испитым лицом мужчиной.

— К вам просьба, товарищ Грандиевский, в шалашах холод собачий, сами знаете. Так вот, поезжайте сегодня за соломой. Надо на все наши группы напасти соломы. Развезти по шалашам. С вами поедет товарищ Сидорин. Шофер все знает, довезет. Из каких стогов брать, выясните на месте у председателя колхоза. И чтобы у всех в шалашах было поровну.

Грандиевский с Сидориным пошли к последнему грузовику.

— Скамейки б надо стащить с машины, больше войдет, — посоветовал Грандиевский.

— А! — махнул рукой Сидорин. — Возиться! Лишний раз съездим, не свой бензин.

Сидорин быстро юркнул в кабину, и Грандиевскому пришлось лезть в кузов. На поле их встретил бригадир. Аскольд Викторович соскочил с борта, чуть не подвернув ногу.

— С этого берите сколько надо! — указал на двухэтажный стог бригадир. Сочувственно глянул на Грандиевского. — На полу-то и то спать замерзнешь, не то что на земле. Берите сколько надо.

— Ладно, спасибо, — важно сказал Сидорин. И властным голосом приказал шоферу: — Заворачивай, подъезжай поближе. А вы, Грандиевский, полезайте на стог. И оттуда грузите.

— Ну, бывайте, я пошел, дела, — сказал бригадир и, закуривая на ходу, пошагал по жнивью к дороге.

Влезть на высокий стог было не так просто. Аскольд Викторович раза два съехал вниз. Наконец одолел стог с грузовика. Но, оказавшись наверху, вдруг забыл обо всем и ощутил давнее забытое наслаждение. Между тогдашним и сегодняшним наслаждением — целый век. Целая жизнь.