Ян Папп - Направление — Прага

Вот почему в своей видавшей виды, потрепанной «шкоде» я оказался сейчас на трассе Вена — Зиммеринг — Грац, на серпантине, стремительно спускавшемся в долину реки Мур. По этой дороге через Брук я доберусь до самого Граца.

— Если вы выступите на суде против обершарфюрера СС Штефана Ройко, вам же будет хуже, — услышал я сегодня ночью по телефону. — И учтите, может случиться так, что вы вовсе не вернетесь в Чехословакию, — добавил незнакомый бесстрастный голос.

Приехав в Вену, я, как обычно, остановился в тихой чистенькой гостинице «Конгрессхаус» на углу Маргаретенштрассе, недалеко от центра города. Здесь у нас проходило несколько медицинских симпозиумов, а в позапрошлом году я и сам выступал тут с докладом. В отеле есть удобный, оборудованный по последнему слову техники конференц-зал и небольшое, по-домашнему уютное кафе с отличной австрийской кухней, а врачи, как известно, большие гурманы.

В одиннадцать вечера мне в номер позвонил все тот же незнакомец. Как он узнал, кто я, где остановился в Вене, куда еду и зачем — одному богу известно. Ясно одно: он все пронюхал и теперь угрожает мне.

Я уже говорил, что привык работать на совесть, и раз уж меня послали давать показания на суде, то я расскажу всю правду, чего бы мне это ни стоило, даже если десятки и сотни анонимов будут обрывать телефон, угрожая любыми расправами.

Наутро я снова сидел за рулем, размышляя, что и как скажу на суде, ведь я не видел Ройко ни мало ни много восемнадцать лет.

Я включил радио и поймал Прагу. В новостях передали, что завтра в Граце начнется судебный процесс по делу Штефана Ройко. Сразу перестроился на Вену: тут сообщали о перевороте в каком-то карликовом государстве в Африке, о нескольких грабежах и изнасилованиях, зато о процессе ни слова.

Я закурил, выключил приемник и глянул в окно. О, так это мы уже в Бруке! До Граца рукой подать!

Я вдруг страшно обрадовался при мысли о номере в гостинице с душем и чистой постелью. Скорей бы отдохнуть.

Когда я подъезжал к Грацу, глаза уже начали слипаться от усталости. Я быстро открыл окно:

— Отель «Штаерхоф»?

— Джакоминиплац, битте, — ответил постовой.

Одна, другая улица, потом площадь, поворот налево — и я наконец на месте.

Когда я выходил из машины, начал моросить дождь.

В небольшой гостиной отеля «Штаерхоф» подавали чай и пирожные. Первый секретарь нашего посольства в Вене знакомился с группой чехословацких свидетелей. Это был высокий, подтянутый мужчина в ладном сером костюме, настоящий дипломат старой школы.

— Я хотел бы подчеркнуть одно, — начал он, — в Австрии, как и любой капиталистической стране, смысл и цель жизни — деньги, и только деньги! Если позволите, один анекдот. Надеюсь, почтенный пан Држимала меня простит. — Он легко поклонился старенькому священнику. — Один помещик соблазнил дочь своего батрака. Когда ей пришло время рожать, в нем все же заговорила совесть. Он послал за ее матерью. «Госпожа Шмидт, жениться на вашей дочери, конечно, не могу, но даю десять тысяч на ребенка, пять — для вашей дочери и три для вас». Мамаша принялась было благодарить хозяина, но вдруг запнулась: «А что, если, не дай бог, выкидыш?! Благодетель вы наш, вы дадите моей дочери еще один шанс?»

Раздался тихий смех.

Склонившись друг к другу, о чем-то оживленно шептались две пожилые женщины. Я сразу узнал их — старшую медсестру Коваржову из Литомержиц, она ездила с нами в Индию, а потом, выйдя замуж, не захотела больше мотаться по свету, и медсестру Дутску, тогда в Малой крепости ей было лет двадцать. Улыбался художник Котал. С 1945 года я видел все его выставки, и там было на что посмотреть! Слесарь Врбата, коренастый здоровяк из ЧКД в Высочанах, мы нашли его тогда в бараке уже полумертвым, шепнул священнику:

— Точно такие же анекдоты рассказывают про англичан.

— И про шотландцев, — усердно закивал головой старичок и закатил глаза к небу; точно так же он обращался к всевышнему и в Малой крепости, но при этом успевал глядеть и на землю, смотреть в глаза всем ужасам, творящимся вокруг, бороться за жизнь ближнего своего, да и за свою собственную.

— Я лишь хотел проиллюстрировать вам здешние нравы, — продолжал первый секретарь, улыбаясь. — Не знаю, как мне это удалось, но, думаю, вы и сами во всем убедитесь. Современная Австрия кажется какой-то запыхавшейся, усталой, измученной шквалами конъюнктуры. Прекрасная, гостеприимная страна, но при этом время — деньги, время — шиллинги, доллары, марки, лиры. Время — это мимолетное сегодня и еще более призрачное завтра. Кто же остановит этого мчащегося наездника? Кто научит оставлять время и для себя, для души? Извините, я, кажется, расфилософствовался. — Он развел руками. — Не стану говорить о неофашистских и неонацистских бандах, орудующих на австро-итальянской границе да и в самой Австрии, вы об этом наверняка читали и слышали; о том, что подавляющее большинство австрийских правых газет умолчало о готовящемся процессе над Ройко: для них гораздо важнее гангстеры, убийства, ограбления банков, изнасилования, а до убийцы тысяч людей в Малой крепости им и дела нет. Но не забудьте, вы здесь не туристы, вы — свидетели на крупном судебном процессе, ваша задача — рассказать на суде всю правду, невзирая ни на что.