Ивайло Петров - Избранное

Анка, глубоко раскаиваясь в злой своей шутке и радуясь, что муж избежал инфаркта, принялась с жаром доказывать, что он заблуждается. Будь Анка хоть чуточку благоразумнее, она бы сразу заметила, что, хотя Иван и стоял на своем, он и сам не верил в бандитское нападение. Но она, желая покаяться в своей вине и полностью ее искупить, продолжала с яростным вдохновением доказывать, что всему виной его испуг — то есть что в минуту опасности он проявил себя малодушным трусом.

Когда спор их достиг апогея, супруги, уже стоя, пытались друг друга перекричать — точь-в-точь как в той сказке, где жена кричала «стрижено!», а муж — «брито!». Верно, они кричали бы до посинения, если бы Анка не предложила — как последнее доказательство! — наглядно еще раз «восстановить» все происшедшее.

Я опять же удивляюсь, почему Иван, такой благоразумный человек, согласился участвовать в этом смешном и глупом спектакле. Видно, нервы его окончательно сдали, раз он требовал доказательств того, во что сам твердо верил, — то есть захотел воочию увидеть, как он потерял сознание от страха перед мнимым грабителем. Верно, здесь сыграло роль его мужское самолюбие. Страшное мужское самолюбие! А может, причина была совсем в другом — может, ему просто захотелось узнать, до чего же дойдет его жена в своей беспощадности. Так или иначе — не важно. Нас интересует следствие, а не причина, ибо мы не намерены делать какие-либо моральные выводы.

Иван взял тяжелый портфель, из которого все еще капало молоко, и вышел на лестничную площадку. Вышел, ступая как можно тише, чтобы не вызвать любопытства соседей. Постояв недолго, он вернулся. Тем временем Анка надела пиджак подкладкой наружу, нахлобучила старую кепку и, зажав в руке кухонный нож, притаилась за дверью.

Иван вошел в прихожую тем же манером, что и в первый раз, потянулся к выключателю, чтобы зажечь свет, и сцена ограбления повторилась: тяжелая лапа легла ему на плечо и бандитский голос просипел: «Руки вверх! Ни звука!..» Иван даже не вздрогнул, он повернулся к жене, чтобы сказать ей, что в прошлый раз все было совсем-совсем не так, но тут… он увидел свирепое лицо жены, почувствовал приставленное к горлу холодное лезвие и, забыв выпустить из рук портфель, вместе с ним грохнулся навзничь. Затылок его стукнулся о мозаичный пол, ноги вытянулись во всю длину, а из портфеля хлынуло молоко. Словом, все повторилось. Только на этот раз Ивана уже не смогли привести в чувство.

К сожалению, с того света еще никто не возвращался, чтобы рассказать нам, что чувствуешь и о чем думаешь перед тем, как шагнуть в потусторонний мир. Многие классики, описывая последние минуты своих героев, утверждают, будто те видят осуществленными все свои житейские мечты и идеалы. Если положиться на это классическое утверждение, то мы можем поверить, что Иван, падая, все же успел почувствовать себя обладателем катушки «Мичелл».

Вот он — чернее бедуина — восседает на высокой скале над морем и без всякого труда забрасывает наживку в тихую прозрачную воду: удилище напрягается, начинает выгибаться… и, выбрав леску, он в радостном изумлении видит, что на каждом из двадцати крючков болтается по рыбешке.

Аминь!

Перевод Татьяны Колевой.

Наверно, все, кто в первый раз попадает на корриду, не успевают заметить, когда и откуда на арене появляется бык. Двустворчатые ворота загона сливаются с красной оградой, никто не объявляет о начале боя, да и масса других вещей отвлекает внимание: пестрая, разноязыкая публика со всех концов мира, продавцы прохладительных напитков, бумажных шапочек с козырьками против безжалостно палящего солнца и кожаных подушечек (скамейки здесь каменные, как на древних стадионах)… Интересно рассмотреть и саму арену — круглую, посыпанную влажным, плотно утрамбованным песком, как на теннисных кортах. Минут через двадцать, когда три здоровенных мула потащат тушу убитого быка к воротам, вы обнаружите, что над ними находится специальное табло, сообщающее вес следующего быка: скажем, 560 кг.

Мой первый бык, так же как и другие пять, вырвался из передвижной клетки, но увидел я его уже стоящим посреди арены. Он был огромный, черный и резко контрастировал с золотистым песком. В нем были сила и дикость и в то же время растерянность и испуг: что это еще за красный замкнутый круг, что за шумные, пестрые существа, бесстрашно окружившие его со всех сторон? Пока бык стоял неподвижно, я заметил, что на его могучем загривке, точно в том месте, где узлом сходятся мускулы, красуется голубой бантик. Сначала я подумал: именно в это место матадор должен будет вонзить шпагу, но после корриды мне объяснили, что этим «гарпунчиком» стреляют в быка, когда он еще в клетке, специально, чтобы привести в ярость.