Велько Петрович - Избранное

В конце концов они обручились. Она шипела от злости и диктовала свои условия, а он на все покорно соглашался. Пока они были женихом и невестой, она очень редко показывалась с ним на людях. Если же они все-таки выходили вместе, то она никогда не шла с ним под руку или даже рядом, а всегда на шаг впереди, бледная, глядя куда-то в сторону. Он бывал у них каждый день, и ее мать не раз заставала их сидящими молча в разных углах комнаты. Оба они похудели и побледнели, но он не отступал, а она, несмотря на предложение матери порвать с ним, если уж он ей так противен, не пожелала нарушить своего обещания. Она словно за что-то мстила всем, в том числе и самой себе.

После свадьбы, как было условлено, они провели два года в европейских столицах. Он посещал тамошние клиники, а она — концерты, картинные галереи, театры и публичные лекции. Она совершенствовалась в пяти иностранных языках, из которых Марко едва научился кое-как объясняться на двух, поскольку это ему было необходимо для работы. Он предоставил ей полную свободу. Иной раз он сопровождал ее, но если сильно уставал, отпускал ее одну и поздно вечером. Но уже через полгода она никуда не хотела идти без него. Одной ей было как-то неловко. И она все чаще просила его пойти с ней. Он смеялся:

— Не понимаю я этой твоей музыки и твоих картин! Ну хорошо, хорошо, я пойду, только ты мне скажи, когда будет интересно, и разбуди, если я вдруг засну.

Она сердилась, но уже больше по привычке.

Через полтора года она почувствовала, что устала и пресытилась. Она уже не дочитывала до конца новых книг и отбрасывала их в сторону. Если ей хотелось почитать, она брала старые. Реже стала выходить из дому. В полдень или к вечеру, когда он возвращался из больницы, она обычно встречала его, и они шли рука об руку по бульварам, а потом уже домой. Она начала интересоваться его работой, медициной, и сердилась, если он отвечал на ее вопросы упрощенно, словно ребенку. Она любила разговаривать с ним, и ей нравилось, что он умеет обо всем на свете говорить просто. Словарь у него был довольно скудный, но говорил он необыкновенно ясно и точно. Иногда и она рассказывала ему о своих девических мечтах, о своих развлечениях и былых сумасбродствах. О том, как она ждала какого-нибудь графа из романа, как мечтала стать очень богатой или встретить талантливого художника, с которым бы она вместе страдала и прославилась. Он улыбался и, очевидно не принимая всего этого всерьез, думал о чем-то своем, то и дело доставал записную книжку, карандаш и что-то писал, чертил, высчитывал.

— Ну что ты там все считаешь? — спрашивала она.

— Что я считаю? Во что нам обойдется постройка дома, и еще я думаю о том, что у нас в имении надо посадить хмель, разбить фруктовый сад и ввести новый способ поливки. Все это даст хороший доход.

— А зачем это? — удивлялась Иванка.

— Как зачем? Надо действовать, если мы хотим разбогатеть.

— А медицина?

— Э, у нас порядочный врач, да еще серб, не очень-то разбогатеет. Это так, между делом. Главное, голубчик, имение, хозяйство. Неужели ты думаешь, что ты и дальше сможешь покупать картины, ездить в оперу, содержать, как ты говоришь, дом в определенном стиле на те деньги, что у нас есть? Нужно работать, очень много работать.

Ей стало грустно, и она замолчала, не зная еще, радоваться этому или огорчаться.

— И до каких же пор ты собираешься работать?

— Ха-ха, до самой смерти.

— И все это только ради моих развлечений?

— Э, нет, и у тебя найдутся другие занятия. Когда у нас будут дети, работать придется обоим.

— Для того, чтобы они могли развлекаться?

— Своих детей я научу работать. Я хочу накопить денег, чтобы им легче было начинать, чтобы они могли работать лучше меня. И я буду радоваться, глядя на их успехи.

Этот разговор произвел на Иванку угнетающее впечатление и заставил ее задуматься. Ей показалось, что она вдруг ощутила, как крепка и тверда земля под ее ногами, и на мгновение увидела, как в сущности несложна и коротка ее собственная жизнь. И она склонила голову, словно под тяжестью чьей-то сильной и неумолимой руки, а потом со всем примирилась и только загрустила, как будто пережила что-то печальное и непоправимое.

Она и после этого не раз заговаривала с мужем о его планах, об их будущем, но он неохотно вдавался в подробности. Единственное, о чем он вместе с ней совсем по-детски мечтал, — это о «нем», о том, кто должен был скоро родиться: как они его назовут, какие у него будут глаза, как они его будут одевать и кого из них он будет больше любить.