Шамиль Идиатуллин - Последнее время

– Вот и проверишь. Кровь у тебя позволяет, сама злобы не нагонишь – все хорошо будет, и земля выдержит, и местные не заметят.

– А если все-таки не пустят?

Фредгарт чуть развел руками. Кошше, не изменившись в лице, спросила:

– А если не найду человека? Или найду, но он не отдаст мне ничего. Не захочет. Или нет у него растения. Не выросло или сгнило. Всё же гниет, сам говоришь.

Фредгарт пожал плечами.

– Нет растения – нет сделки. Уж постарайся найти и договориться. Остальное за тебя сделают: до каналов довезут, к колдунам доставят и обратно так же. Ты сможешь, верю.

Кошше смотрела на него. Фредгарт подождал и осведомился:

– Твое слово?

Кошше, как и ожидал Фредгарт, все-таки спросила:

– Мальчик где?

– В безопасности. Говори, согласна?

– Он в Пристрое сейчас, я знаю. Пусть его сюда переведут и мне покажут.

– Слово скажи.

– Пусть его к опекунам привезут и поселят. Сейчас же. И мне покажите, что приехал и устроен, с постелью, едой и одеждой. Тогда я всё, что хочешь, сделаю.

– Не наглей. Какие опекуны, где я их возьму?

– К опекунам. В Пристрое его нельзя, – вдруг загнусавив, сказала Кошше, отвернув голову и вцепившись в край стула. Ссадины на руках полопались, набухая кровавыми шариками.

Фредгарт, ненавидя себя, медленно поинтересовался:

– Умереть хочешь? Ладно.

Алые шарики на белом кулаке Кошше лопнули и растеклись от удара тяжелой слезы, упавшей со скулы. Фредгарту показалось, он даже услышал щелчок от падения капли. Больше не слышно было ничего – ни слова, ни звука, ни дыхания.

– Ладно, – повторил Фредгарт. – Дура упрямая. Молись богам своим, что я не… Ладно. Ребенок твой в приюте уже, здесь, в крыле напротив, есть у нас. Отсюда видно.

Он отошел к окну, махнул, подождал и велел:

– Иди сюда. Видишь?

Кошше подошла к узкому окну, вцепившись в нижний край проема, приподнялась на цыпочках, чтобы увидеть с их третьего противоположный второй уровень, на который указывал Фредгарт, и замерла. В окне была видна толстая баба с трехлетним мальчиком на руках. Голова у мальчика была выбрита наголо, как принято у кочмаков, глаза казались неправильно черными даже отсюда, а новенькая одежда сидела неладно: тощеват оказался мальчик.

Кошше смотрела на него очень долго, Фредгарт успел утомиться, но не торопил. Помалкивал. Наконец Кошше оторвалась от окна, с явным трудом добрела до стула, села, рассеянно смахнув кровь с рук, и спросила:

– Подписать что-то надо?

– А ты умеешь? – изумился Фредгарт.

Кошше снова пожала плечами.

– Подписывать не надо. Объясним тебе всё за денек, подлечим заодно, и сразу тронешься. Согласна?

Кошше кивнула и уточнила:

– Денег дадите?

– До дальней пограницы доставим, а дальше деньги не нужны. Но дадим немножко.

– Оружие?

Фредгарт усмехнулся.

– Значит, правда в колдовских лесах не была. С оружием сгинешь сразу, костей не останется.

– В чужом лесу с деньгами, без оружия и одна, – задумчиво произнесла Кошше.

Страшного усилия стоило не брякнуть «Почему же одна», – может, и не сам сдержался, а Хейдар из слуховой взглядом дострелил. Фредгарт кашлянул и сказал:

– Соответствуй месту. Поздравляю, девочка. Ты сейчас две жизни спасла – свою и ребенка своего. Может, и наши спасти сможешь. Иди отдыхай, тебя проводят. С утра начнем подготовку.

Кошше встала и молча вышла к конвою.

Хейдар вошел, поводил руками по стулу, на котором сидела девка, вроде как принюхиваясь при этом.

– Да чистая вроде, – сказал Фредгарт, удивляясь сразу и поведению Хейдара, и отмытости девки, и тому, что сам отметил это лишь теперь.

Хейдар кивнул и сел на стул, прикрыв глаза.

– Ну как тебе попутчица? – спросил Фредгарт.

– Серьезная. – Хейдар открыл глаза и добавил: – Далеко пойдет.

– Жалеешь, что не познакомились сразу?

– Успеем. Через пару дней.

– Все-таки решил вместе с ней тронуться?

– Нет. Она одна выедет, ну, с твоим сопровождением.

– Так к погранице-то они только…

– А к погранице она не поедет. Сбежит при первой возможности и явится за мальчиком. Тут и познакомимся.

Ночь выдалась душной, шумной и дымной: от центральных площадей к первому рву прогнали белый пал, выжигая грязь, навоз и падаль. Огонь цепанул не только неизбежную стаю собак, которые заметались по улицам с визгом и воем, спасаясь от боли и доброхотов с кольями, но и полдюжины навесов и дверей, а также бороду Фридриха Величавого. Его голова третий месяц украшала ограду Фестнинга. Фридрих был уважаемым фюрстом Желтой гильдии и одно время даже возглавлял недолговременную концерну поморских, манихейских и горских теневиков, но захотел воинской славы, выхлопотал себе патент фельд-ярла и пошел на вендов войной, которую с треском проиграл. Город расплатился за поражение обозом вина и договором о пограницах, от заключения которого успешно уклонялся несколько десятилетий. Фридрих расплатился головой. За три месяца части головы, не выклеванные вороньем, высохли или обвалились, но длинная рыжая борода держалась до нынешней ночи, исправно показывая силу и направление ветра, а заодно и влажность воздуха – не иначе, попечением бога ветра Ньёрда, неравнодушного к таким игрушкам. Теперь Ньёрд наигрался с бородой и поиграл с огнем, донеся искру до высоты, на какую огонь до сих пор не вздымался. Так Фридрих через три месяца после позорной смерти превратился из достопримечательности в один из неаккуратно выделанных черепов, обреченный на безымянное существование в ряду, украшающем ограду Фестнинга. Осталось дождаться, пока выветрится удивительно стойкая вонь паленого волоса и псины.