Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

Командир роты, имея зло на сержанта Коробкова за солдатские зарплаты, с подачи которого узнал особист, что солдатам не дали зарплату, а на эти деньги купили мыльно-рыльные принадлежности вместе с гитарой и магнитофоном, не стал выгораживать сержанта. По слухам, командир роты был одним из первых, кто хотел наказать сержанта Коробкова, и, конечно, было за что. Сержанта Коробкова посадили, а солдата Мухлякова, по слухам, комиссовали.

Через пару месяцев сержант Коробков написал письмо своим товарищам или кого считал своими товарищами. Он просил выслать шерстяных носков и еще каких-то мелочей. Как отнеслись его товарищи к письму, я был свидетелем. Конечно, достать что-либо было проблемой, но проблему можно было решить. Друзья-товарищи по службе решили, что у них и так забот хватает помимо него, и только, посмотрев друг на друга, пожали плечами, что сделать это невозможно и нет никаких средств. Я встревать в это дело не стал. Письмо было написано не мне, никакого привета для себя я не получил и решил воздержаться от инициативы.

Сержант Коробков сидел вместе с солдатом Иваненко (Носом), который застрелил сержанта на полевом выходе. Иваненко очень раскаивался в своем поступке и не мог даже понять как это могло случиться, как он мог застрелить своего сослуживца из-за своих эмоций и нервного срыва. Сам сел на много лет и родителей сержанта оставил без сына.

Лето было в самом разгаре, и к нам в батальон прибыло новое пополнение, нового молодого призыва. Новый молодой призыв всегда интересен, и внимание сразу ему уделяется большое. Отслужившие полгода ждали этот призыв с большим нетерпением, так как мыть полы и убираться они будут меньше, сгрузив всю тяжелую ношу на молодых. Этот армейский закон никто не мог сломать и сделать все по уставу. Прапорщик Вахмутов с этим был не согласен и пытался что-то поменять. Он хотел, чтобы туалеты мыли и старослужащие. Я его не мог понять ну никак. Толи он был идиотом, то ли притворялся. Очень много он умных вещей говорил, и на идиота он не был похож. И зачем ломать систему, которую не сломаешь? И эта дедовщина так называемая нужна армии. Конечно, только без рукоприкладства. И порядок даже в дисциплине будет больше, чем равноправие. Дедовщина есть везде, начиная с детских садов, учебных учреждений и заканчивая работой. Старшие должны слушаться младших, но однозначно должно быть все в пределах разумного.

За молодых на первое время ответственность возложили на меня, пока их не расформировали по взводам. Мне, как всегда, повезло, и во второй взвод ко мне попал еще один не увязанный калека. Не успел я отойти от Мухлякова, где у меня спал моральный груз, как его заменил другой солдат — Рыбкин с Рязанской области. Первое у меня близкое знакомство с ним произошло ночью. Я, будучи в наряде дежурным по роте, ночью вижу картину, что солдат Рыбкин встал с кровати. Он был очень худощавого телосложения и похож на инвалида. Если солдат Мухляков был нормального телосложения и даже научился по двести раз отжиматься, но только был морально слабым и ему не хотелось очень служить, то у солдата Рыбкина были все те же качества, и он был хилым и слабым. Было непонятно, как его взяли в армию.

Знакомство у меня с ним произошло очень неожиданно. Солдат Рыбкин встал ночью с кровати, и я это услышал. Проходя мимо пролетов кроватей, я увидел молодого солдата. Я у него спрашиваю: «Почему ты встал?» Он молчит. Я еще раз его спрашиваю. Молчит. Я ему в третий раз: «Ты чего, глухой?» Молчит. Я, не выдержав, его бью в грудь, зло отвечая, мол, долго он будет молчать и испытывать мое терпение. Смотрев ему в глаза, я сначала не понял, что появился какой то посторонний звук журчания. Посмотрев вниз, я увидел, что по ноге вниз течет у солдата Рыбкина струя. Он от страха описался. Но неужели нельзя было сказать: «Разрешите, товарищ сержант, в туалет». Туалет ему уже был не нужен, и занимался он уже с тряпкой, убирая свои анализы вместо сна.

Через неделю я понял, что этот солдат для меня еще одна кара, до конца моих дней. Прозвали его Рыбой, а надо мной, как всегда, потешались старослужащие. Я его стал нянькой, что меня не радовало. Чтобы к этому солдату больше не возвращаться, то напишу сразу, как я его воспитывал. Солдат Рыбкин служить тоже очень не хотел. Конечно, никто не хочет служить, но все как-то пытались и старались, так как выбора другого не было. Рыбкин не старался и пытался всегда откосить от разных работ и занятий путем похода в санчасть. В санчасть его никогда не клали, а только выписывали ему постельный режим на один день. Одно было хорошо, что никто его из старослужащих не бил, и он был куском прикола в роте, за который мне постоянно доставалось. Бывало, я и сам над ним потешался. Если не смеяться и не прикалываться, то по такой службе можно было сойти с ума.