Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

Потихонечку мой призыв начал борзеть, и началось в нашем призыве создание кланов. Друзей я себе в части не нажил, тем более из сержантов. Я целеустремленно их искал, чтобы держаться вместе, держать порядок, как это было у старослужащих сержантов, которые четверо держали всю роту, и все их боялись. С Рифатом, с которым мы на заставе подружились после нашего конфликта, когда Фикса специально устроил провокацию, у меня дружбы хорошей не получилось. Я за него после заступался, когда у него со старослужащими сержантами были проблемы, и он мне даже говорил спасибо. Я понял со временем, что дружить с ним тесно не стоит. Дружил он ради выгоды, а хотелось настоящих друзей. Когда у меня было что пожрать, он первый прибегал, а сам втихаря со своими земляками лопал, не замечая меня.

Я понимал, что мне надо делать вид и с кем-то дружить, кто показывал свои лидерские качества, не перегибая палку. Силой кого-то брать и драться со всеми никакого здоровья не хватит, и ребята там поздоровей и сильней меня есть, которые размажут, что мало не покажется, и свой накопленный авторитет у меня сразу потеряется. Много рядовых меня недолюбливали, и в некоторых случаях бывало все на грани большого конфликта, что мне было невыгодно. Сержанты старослужащие потихоньку все поувольнялись, и мне сержант-дембель подарил свои поношенные берцы, которые были и не сильно старыми. Это было лучше по-любому, чем кирзовые сапоги. Берцы всегда придавали статус сержанту или солдату. Каждый сержант и солдат мечтал о берцах, но не каждый мог их носить, так как за них нужно было еще воевать, и могли снять какие-нибудь бойцы из группы специального назначения, как и происходило с некоторыми сослуживцами. На вид у нас в роте было много крутых ребят, а какой-нибудь спецназовец подойдет, и вся крутизна сразу девалась, а потом говорит, отмазывается: «Да я просто со спецназовцем хорошо поменялся. Отдать берцы и получить взамен сапоги — это хороший обмен».

Из старослужащих сержантов остался один Лапа. Этому дураку надо было умудриться залететь за пьянку комбату, который ему месячишко и продлил. Лапа ходил, от безделья чесал кулаки, и весь мой призыв озадачил на поляну к своему дембелю. Все от него шарахались и прятались. Как-то я весь побитый командиром роты — а то есть у командира роты были такие своеобразные приколы; бил он по рукам кулаками в предплечье, и бил так хорошо, что рука немела, и ее поднять было невозможно — с отбитыми руками я еще встречаю Лапу, которого откуда-то принесло намою голову, и он меня начинает тоже бить: «Где поляна?» Я ему показываю на свои отбитые руки в синяках, и Лапа немного добреет. Как же командир любил по этим точкам бить, отрабатывая удары то на сержантах, то на своем писаре. Бедный Ваня-писарь. Он постоянно побитый ходил. Но это у командира были такие шутки, и сильно на них никто не обижался. А потом синяки на теле у солдат постоянно присутствовали, так как занятия по рукопашному бою постоянно проходили. Лишь бы не было синяков на лице, за которые очень жестко наказывали.

Лапа уволился, так и не получив от нас подогрева. Никакую поляну ему никто не накрыл, и это был первый раз, когда на него рота забила и не скинулась на еду и спиртное. Слава богу, что он никого не сделал калекой. Это был большой праздник для всех.

Призыв 1—96 весь уволился, и остался только наш старший призыв вместе с молодыми. Сорок человек нашего призыва — это было сорок процентов нашей роты. Наш призыв 2—96 был самым большим, как я уже описывал, в нашей роте и во всей части. Началась в нашем призыве возня, и каждый сержант и солдат хотел себя показать со стороны, что он самый крутой и его надо всех больше бояться. Я это предвидел заранее, и если я раньше пользовался поддержкой и доверием старослужащих сержантов и мой призыв боялся забивать на разные задачи, то после увольнения старослужащих человек пять хотели взять роту в свои руки и вершить неуставные взаимоотношения. У меня остался второй взвод, к которому старались не прикасаться.

После увольнения сержантов меня официально поставили на должность командира отделения. Также к нам в роту перевели трех офицеров. Одного лейтенанта Егорова перевели в мой взвод командиром взвода. Хороший был командир Егоров, прибывший только из военной академии, и был направлен сразу в Махачкалу. Порядок он любил и был ответственным, но и меня он сильно не напрягал без повода. Если было все хорошо, а я лег подремать, то он мне слова не говорил. Так я его и не разыскал, к сожалению, в различных социальных сетях.