Николя Матье - И дети их после них

– Пойдем уже…

– Да, да, минутку.

Старик развлекался. У Хасина было время, чтобы сходить пописать. Он встал и увидел Элен.

Сначала он даже не понял. Женщина средних лет, с тяжелыми, распущенными по плечам волосами. Кого-то она ему напомнила. Но кого? Секунду они смотрели друг на друга. Хасин судорожно работал мозгами. В Эйанже постоянно попадаются одни и те же лица. Потом сосед женщины по столику встал. Крепкий такой, совсем юный паренек. Левое веко у него висело, прикрывая глаз. Хасин отставил стул в сторону.

– Ты куда? – спросил отец.

– Я сейчас.

Элен тоже узнала долговязого смуглого юношу, похожего на какое-то насекомое, который только что поднялся из-за своего столика. Он с секунду смотрел на нее, не отводя взгляда, потом вежливо кивнул. У него были черные матовые глаза, довольно неприятного вида. Лицо абсолютно ничего не выражало. Элен выпила изрядное количество пива, голова у нее немного кружилась. Патрик разговаривал с соседом. Она видела вокруг себя только красные физиономии и раскрытые рты. Повсюду гвалт, дым. Женщины обмахивались желтыми буклетами, которые им раздавали в церкви. Антони встал, ей пришлось придвинуться вместе со стулом к столу, чтобы он смог пройти.

– Я сейчас, – в свою очередь сказал он.

Он направился к сортиру, тот был совсем рядом. Смуглый молодой человек пересек зал, вошел следом, и дверь сортира закрылась за ними. Боже мой, подумала Элен, внезапно похолодев.

– Патрик.

Она взяла его за руку, но он не расслышал. Тем более что речь шла о футболе. Вот уже несколько минут Элен слушала мелодию из иностранных имен: Баджо, Бебетто, Дунга, Альдаир.

– Патрик, – снова сказала она уже умоляюще.

Сортир «Завода» был похож на коридор. Антони встал перед единственным писсуаром и облегчился, выводя на фаянсе письмена, то с нажимом, то без. Он выпил пять бутылок пива и писал бесконечно долго. За спиной у него находилась кабинка с плохо закрывающейся дверью. Рядом – крошечная раковина и кусок мыла на металлическом штыре – чтобы руки помыть. Тот, кому хотелось их вытереть, должен был выкручиваться как мог, обычно это делалось о джинсы. Свет падал из зарешеченного окошка. И все. На сердце у Антони было легко, он даже стал насвистывать. Он был немного навеселе, а главное – страшно рад, что у родителей все так хорошо идет. После нескольких месяцев сплошной ненависти и ругани их вежливое общение казалось уже заметным сдвигом. К тому же отец держался, не пил. Даже в баре. Антони почувствовал странный прилив оптимизма. Тут дверь отворилась.

– Привет, – сказал Хасин.

Антони тут же застегнул ширинку и почувствовал, как по ноге стекает капелька влаги. Стены вдруг словно сдвинулись, аммиачный запах стал невыносимым. Он огляделся вокруг. Путей к отступлению не было, если не считать зарешеченного окна. Он снова стал четырнадцатилетним.

– Как дела? – спросил Хасин.

Он неторопливо прикрыл дверь и закрыл уже почти оторванную задвижку. Он стоял в нескольких метрах, очень спокойный, бесстрастный, смуглый.

– Чего тебе надо? – спросил Антони.

– А ты как думаешь?

Честно говоря, Антони не имел ни малейшего понятия. Все было так давно. За дверью слышались приглушенный гул голосов, позвякивание стаканов. Там были люди, отец. Он одернул прилипшую к спине рубашку и решил выйти.

– Куда это?

– Дай пройти.

Хасин оттолкнул его ладонью. Жест был вялый, но от него оставалось какое-то тревожное ощущение – как от паутины на лице. Антони почувствовал, как в нем закипает злость. Унижение, пережитое тогда, с Роменом, еще тлело в нем. Он снова подумал об отце, там, за дверью.

– Отстань.

И тут с Хасином произошла странная метаморфоза: он, словно цапля, поджал под себя ногу, так, что колено оказалось на уровне груди, выставил кулаки перед лицом, а затем вдруг весь распрямился. Нога с гулким звуком ударила Антони в солнечное сплетение. Застигнутый врасплох, тот пролетел через все помещение и шлепнулся задом об пол, не в состоянии ни вдохнуть, ни выдохнуть. На его замечательной белой рубашке остался четкий след от подошвы Хасина. Ладонями он ощущал мокрую от мочи, грубую керамическую плитку. Только секунд через десять он отдышался и встал на ноги.

– Сукин сын, – сказал он.

Они какое-то время беспорядочно молотили друг друга, а потом Хасин, немного отступив назад, отвесил ему серию «мидл-киков» по ребрам. Нога его двигалась с удивительным проворством, но все это было для вида, ударам не хватало силы, веса, чтобы действительно причинить Антони боль, и тот вынес всё без проблем. Вскоре они снова оказались лицом к лицу, запыхавшиеся, озлобленные, смешные. Хасин стоял в стойке, подняв кулаки, он не собирался уступать. Антони с удовольствием прекратил бы это бессмысленное занятие. Хасин был готов согласиться с ним.