Кристина Клайн - Поезд сирот

– И ты надеешься ее разыскать?

Я вспоминаю то, что после пожара сказали про маму Шацманы: она помешалась, потеряла рассудок вместе со своими детьми.

– Ее отвезли в лечебницу для душевнобольных. Она… была не в себе. Даже и до пожара.

Я впервые произношу перед кем-то эти слова. Становится легче.

– Ах, Дороти. – Мисс Ларсен вздыхает. – Сколько ты уже всего натерпелась за свою короткую жизнь!

В шесть мы спускаемся к общему ужину; изобилие меня просто поражает: окорок в центре стола, жареный картофель, брюссельская капуста блестит от масла, полная корзинка булочек. Тарелки из настоящего фарфора, в фиолетовых незабудках, с серебряным ободком. Даже в Ирландии мне не доводилось сидеть за таким столом, разве что по праздникам – а ведь сегодня обычный вторник. Пять пансионерок и миссис Мерфи стоят возле своих стульев. Я встаю за свободный рядом с мисс Ларсен.

– Дамы, – обращается ко всем миссис Мерфи со своего места во главе стола, – разрешите представить вам мисс Ниев Пауэр из графства Гэлвей, прибывшую к нам из Нью-Йорка. В Миннесоту она приехала на поезде – возможно, вы читали про такие поезда в газетах. Она проведет здесь несколько дней. Давайте постараемся сделать так, чтобы она чувствовала себя как дома.

Всем женщинам лет по двадцать с небольшим. Одна работает кассиршей в универсальном магазине Нильсена, другая – в пекарне, еще одна – секретаршей в «Хемингфорд леджер». Под бдительным оком миссис Мерфи все они обращаются со мной вежливо, даже тощая и угрюмая мисс Грюнд, кассирша из обувного магазина. («Она не привыкла к детям», – шепчет мисс Ларсен мне в ухо, после того как мисс Грюнд бросает на меня через весь стол ледяной взгляд.) Я сразу вижу, что все пансионерки побаиваются миссис Мерфи. По ходу ужина я подмечаю, что она вспыльчива и даже вздорна, а также любит командовать. Если кто-то высказывает мнение, с которым она не согласна, она обводит взглядом присутствующих, выискивая союзников. Правда, ко мне она неизменно добра.

Прошлую ночь я лишь немного поспала на холодном школьном крыльце, а до того ночевала на грязном матрасе в зловонной конуре с тремя другими детьми. Сегодня же меня укладывают в отдельной комнате, на постели, аккуратно застланной свежими простынями, под два одеяла. Пожелав мне спокойной ночи, миссис Мерфи подает мне халат и нижнее белье, два полотенца, для ванны и для рук, зубную щетку. Показывает, где в конце коридора расположена умывальная комната, там есть настоящая раковина и кран, унитаз со сливом и большая фарфоровая ванна; миссис Мерфи говорит: наливай ванну и лежи в ней сколько хочешь; остальные сегодня могут воспользоваться другой умывальней.

Когда она уходит, я вглядываюсь в свое отражение в зеркале: впервые, с тех пор как я приехала в Миннесоту, мне довелось заглянуть в целое зеркало, не треснувшее, не пошедшее пятнами. Оттуда на меня таращится незнакомая девочка. Худая, бледная, с тусклыми глазами, выпирающими скулами и свалявшимися темными волосами; щеки обветрены, нос покраснел. Губы растрескались, свитер обносился и весь в грязи. Я переглатываю – она переглатывает тоже. Горло саднит. Похоже, я простудилась.

Я ложусь в теплую ванну и закрываю глаза: мне кажется, что я парю на облаке.

Вернувшись к себе – сухая, согревшаяся, в новом халате, я закрываю дверь, задвигаю засов. Стою, прислонившись к ней спиной, и наслаждаюсь. У меня никогда в жизни не было собственной комнаты – ни в Ирландии, ни на Элизабет-стрит, ни в Обществе помощи детям, ни в коридоре у Бирнов, ни у Гротов. Я тяну одеяло, аккуратно заправленное под матрас, залезаю под него. Даже подушка в хлопковой наволочке вкусно пахнет мылом – просто удивительно. Я лежу на спине, не выключаю электрическую лампочку, разглядываю красные и синие цветочки на кремовых обоях, белый потолок над головой, дубовый комод с вязаной салфеткой и гладкими белыми ручками. Смотрю вниз, на плетеный коврик, на блестящие половицы под ним. Гашу свет, лежу в темноте. Глаза привыкают к мраку, теперь удается различить силуэты предметов. Электрическая лампа. Комод. Спинка кровати. Мои башмаки. Впервые с того момента, как больше года назад я сошла в Миннесоте с поезда, я чувствую себя в безопасности.

После этого я неделю почти не встаю с постели. Седоволосый врач, пришедший меня осмотреть, прикладывает к груди холодный металлический стетоскоп, задумчиво вслушивается и объявляет, что у меня пневмония. Потом я несколько дней лежу в лихорадке, тепло укутанная: шторы в комнате опущены, а дверь открыта – чтобы миссис Мерфи могла услышать, если я позову. Она ставит на комод колокольчик и велит потрясти его, если что-то потребуется.