Евгений Никитин - Про папу. Антироман

– Чем же тут хвастаться? – пожал плечами Боря. – Вода – это неактуально. Вот лучше бы он фильтры для воды продавал.

– Почему это? – спросил папа.

– Потому что у тебя бы я купил. Я не каждому продавцу фильтров доверяю. Эти новые фильтры никуда не годятся. Из-за этого я пользуюсь «Росинкой». Я знаю «Росинку» уже семь лет.

– Моему младшенькому как раз семь, – растрогался папа. – Ты прав, Боря. Фильтры мы тоже должны продавать. Я буду сразу продавать воду и фильтр для неё. И пластиковые стаканчики. Купил, отфильтровал, налил, выпил. Я уже делаю сайт…

– Зачем сайт? – сказал Боря. – Сайт не нужен. Заведи фейсбук. Я уже три года пользуюсь фейсбуком и доволен.

Вся жизнь этого человека промелькнула у меня перед глазами. Шестьдесят лет он провёл в этой обители скорби. Из них сорок восемь лет он знал моего отца. Из них последние семь лет он пользовался «Росинкой». Три года из этих семи он вёл фейсбук.

Мы бежим всё время за неизведанным или модным. А его жизнь основывалась на проверенных, фундаментальных ценностях, таких, как фильтр «Росинка». Думаю, он никогда не пытался есть чипсы со вкусом суши или прыгать на джолли-джамперах. Он ел чипсы со вкусом чипсов или вовсе их не ел, а прыгал в своих обычных кроссовках от «Адидас», которые прослужили ему последние двадцать лет из тех сорока восьми, которые он знает моего отца.

И ещё я подумал, что совершенно не помню, что и когда носил, чем и сколько лет пользовался. Моя жизнь делилась на совершенно иные отрезки – от влюблённости к влюблённости. Каждую часть моей жизни, которую я ощущаю как целостную, я связываю с какой-то женщиной. Увы, такой способ измерять жизнь ещё менее надёжен: вещи отзывчивее женщин и долговечнее любви.

Однажды мы с папой взяли с собой холодных котлет с хлебом и поехали в Париж. С нами отправились ворчливый папин друг Боря и водитель-молдаван по имени Виорел.

Виорел не знал точно, где Париж, и поэтому всё время высовывался из машины и спрашивал:

– Алле-друа?

Но его никто не понимал, тем более, что он скоро забыл слово и сбился на невразумительное «детруа».

Поэтому непонятно, каким образом мы всё-таки оказались в Париже. Эти молдаване удивительно смекалисты.

Сначала мы хотели в Лувр, но папин друг Боря сказал:

– Там одни подделки.

– Как подделки?

– Так. Одни подделки. Все оригиналы в Эрмитаже, в подвале.

Мы не хотели тратить время на подделки и поэтому не пошли в Лувр.

– Айда смотреть на Эйфелеву башню, – предложил Виорел. – Она хоть настоящая.

– Далась всем эта Эйфелева башня, – проворчал папин друг. – Вы идите, а я здесь посижу.

Он нашёл скамеечку и остался на ней сидеть, а мы пошли смотреть на башню. Но не дошли от голода. Тогда мы достали котлеты с хлебом и поели их.

На сердце стало как-то тяжело и отвратительно, будто мы не в Париже, а на вокзале в Орехово-Зуево.

– Раз мы в Париже, надо хоть устриц поесть, – сказал папа.

Виорел почему-то разгневался:

– Вы идите устриц ищите, а я хоть на башню погляжу, как белый человек.

Мы бросили его и зашли в ресторан.

В меню было написано что-то по-французски. Мы ничего не поняли и смотрели на рисунки. На одном из них была нарисована ракушка. «Наверное, это и есть устрицы», – решили мы. Когда подошёл официант, я сказал ему: «Give me please that» и ткнул пальцем в рисунок.

Через час нам принесли огромную чашу, полную сверкающего льда. На вершине чаши одиноко лежала половинка лимона, а у подножия – несколько спиральных ракушек.

– Наверное, это никакие не устрицы, – предположил я.

Папа мрачно съел лимон, мы побросали ракушки в карманы, заплатили и покинули кафе, затравленно озираясь.

В Париже мы провели целую неделю и всё это время питались котлетами с хлебом. У меня воспалился рот, и по возвращении домой я слёг в больницу. С тех пор я знаю, что главное в туризме – это правильное питание.

Купив в ипотеку разбитую однокомнатную квартиру в Болшево, я первым делом отвез туда отца. Отец осмотрел пустое пространство со раскуроченными розетками и сел посреди комнаты на стул, пригорюнившись.

– Чего горюешь? – говорю.

– У тебя же здесь «по-большому» не сходишь…

– Это почему?

– Ну, бачок ведь в унитазе сломан…

– Это ничего! – говорю. – Я тебе сейчас наберу воды! Набрал ему ведро воды, возвращаюсь. Папа всё ещё мрачен.

– У тебя всё равно туалетной бумаги нет.

– У меня в сумке есть, погоди!