Евгений Никитин - Про папу. Антироман

– Оля, не отвечает Сергевна, я посмотрел в системе, карлика нет, есть только Тэффи «Алмазная пыль».

– Наверное, название поменяли, небось, это и есть «Чёрный карлик».

Мы идём в столовую, я выпиваю компот. На дне стакана поблескивает осколок стекла.

Между тем, этот снег положительно преследует меня. Теперь он за окном редакции. Я уверен, что мы окружены знаками, но не знаем, как их толковать.

Сегодня я решил встать на путь воина. Это значит, что я должен прекратить жаловаться на жизнь. Надо действовать так, будто каждый шаг – последний в моей жизни. Утром я проснулся и сразу понял, что это не так просто. Во-первых, мне трудно представить, что я могу сегодня умереть. Для этого надо ещё постараться. Например, засунуть два пальца в розетку невозможно, потому что дырочки в розетке слишком узенькие. Конечно, может случиться что-то непредвиденное, скажем, Паша сойдёт с ума и стукнет меня молотком по лбу. Или на улице на меня что-то упадёт. Я недавно проходил мимо дома, на котором было написано: «Осторожно. Возможно падение фрагментов балкона».

Итак, я проснулся утром и попытался представить, что я сегодня умру, и поэтому надо срочно что-то существенное сделать. Я подумал, что такого важного я могу совершить. И сразу же понял, что самое важное в эту минуту – ещё поспать. Это было важнее всего. Я, конечно, знал, что опаздываю на работу. Но воин не должен позволить сбить себя с толку такими соображениями. Он обладает безупречной волей и делает то, что должен. Поэтому я свернулся калачиком и снова заснул.

Во сне у меня осталась куча незавершённых дел. Во-первых, надо было узнать, что произошло с литературным критиком Сонечкой.

Я находился на Форуме молодых писателей в Липках и совершенно не думал о Сонечке. В последние годы она почти исчезла из моей жизни. Мое сомнительное чувство к Соне медленно, но верно угасало, потому что я был ей не нужен. К этому добавлялось то обстоятельство, что Соня говорила очень тихим голосом: я ничего не мог разобрать и постоянно переспрашивал. Это раздражало нас обоих.

Было почему-то лето, хотя Форум проходит осенью. Я гулял по берегу моря и смотрел, как солнце, похожее на тёмную сливу, постепенно тонет вдали. В реальности никакого моря там нет, но во сне было. Массивная деревянная лодка торчала из песка носом вверх, и её омывал прибой. Сверху на ней сидела чайка, и мрачно, словно ворона, смотрела на меня одним глазом. Откуда-то появился поэт-песенник Каракуменко, он спешил и собирался пройти мимо, не здороваясь. Он меня ненавидит и однажды вдалбливал моему другу, что со мной нельзя иметь дело, потому что потом не отмоешься. Чем я ему насолил – ума не приложу. Я, однако, поздоровался и спросил:

– Куда это ты бежишь?

Он слегка опешил, потому что обычно я тоже с ним не здороваюсь, и с перепугу ответил:

– К Соне: говорят, на неё напали.

– Что? – удивился я. – Кто?

– Никто не знает. Я побежал.

Почему-то во сне я знал, что Сонечка живёт не в пансионате, а в какой-то гостинице в городе. Это сделано специально, чтобы к ней никого не подселили, и она могла бы спокойно принимать у себя одного вальяжного литературного деятеля пожилого возраста, которого Сонечка любила уже давно.

Испугавшись за Сонечку, я побежал вслед за Каракуменко, но он куда-то исчез. Тогда я переместился в город одним мгновенным усилием воли, как это бывает во сне. Темнело. Со страшным грохотом мимо проносились машины, ощупывая зелёными фарами блестящий от влаги асфальт. Фонари стояли без движения, как мёртвые с косами, и не горели. Я прошёл под мостом и увидел гостиницу – белый двухэтажный домик.

На ресепшн была только уборщица. Она мыла пол и мрачно зыркала глазами в мою сторону.

– Я к Соне Шишкиной, она сегодня вписалась, – сказал я уборщице.

– Ещё один, – сказала уборщица. – Ходят и ходят сегодня к ней, и всё мужчины. Один уйдёт, другой придёт. Что такое?

– Да я так, ничего такого, – сказал я. – Мне проведать нужно, говорят, с ней случилось что-то.

– Случилось, как же, – проворчала уборщица. – Мужчины ходят. Вон вверх по лестнице идите.