Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

На полпути между озерами, в логу, чоновцев догнал всадник. Он подскакал тяжелым галопом и закружил, сдерживая храпящего коня. Николай сразу же узнал в нем бородатого мужика, присматривавшегося к нему в Ужуре. Мужик пощурился на них разноцветными глазами и проговорил:

— Еле догнал, — и тут же представился. — Учитель я, Александр Макарович. Страшусь ехать в одиночестве. Хочу попроситься в компанию.

Соловьенок не стал придумывать себе другое имя, потому что в этом краю, неподалеку от злополучного Шарыпова, Сашку все-таки знали и при случайной встрече кто-то мог обратиться к нему. Не сказал он, разумеется, лишь одного: что ходит с бандой и оказался в Ужуре по секретному приказу самого атамана. Сашка посчитал, что с Зарудневым ему будет безопаснее ехать по степи, а еще надеялся доподлинно выведать, что намерен делать новый командир эскадрона, каковы ближайшие его задачи. А о назначении Заруднева на эту должность и о его продвижении из Ачинска Сашке сообщил осведомитель Соловьева, случившийся на ту пору в Ужуре.

— Как это решили, что нам ехать именно сюда? — спросил Николай.

— Для военных здесь одна дорога — на Минусинск. Туда посылают вас воевать с Соловьевым.

В его словах был известный резон, но что-то в нем все же настораживало Заруднева. Ну зачем, например, сельский учитель отпустил себе неухоженную бороду? Несколько смущал и заношенный, в белых пятнах смолы костюм. Однако то и другое можно было объяснить некоторой природной неопрятностью человека — бывают же чокнутые, не от мира сего грамотеи.

Зарудневу не нравились и разноцветные глаза учителя: вчера они были вызывающе-дерзкими, а сегодня почему-то часто моргают и беспричинно суетятся. Не было в них привета и подлинной доброты, они жалили и прятались, а доброта ведь должна быть, если он и впрямь учитель.

Всадники двинулись дальше втроем. Сашка поехал рядом с Николаем. Желая продолжить разговор, он сказал, кивнув на орден:

— За что отмечены?

Николай промолчал. Учитель определенно не понравился ему. Этого Александра Макаровича нужно было как-то прощупать. Николай опять раздумывал, как бы сделать это похитрее, но так ничего и не придумал и спросил в лоб:

— Может, вы бандит?

Сашка осадил коня и рассмеялся:

— Похож?

— Вполне.

— Давно дома не был, — откинув со лба прядь волос, пояснил Соловьенок. — Приеду, побреюсь с одеколончиком.

— Ишь ты, — неопределенно бросил Тудвасев.

— Бандитов знаешь? — спросил Николай.

Сашка надул губы, как бы обидевшись на глупый вопрос, но через секунду ответил уже без тени недовольства:

— Весьма возможно.

— Почему ж боишься их? — спросил Николай.

— Смелости не дано. Не воин я и совсем не случайно занялся науками. Изящной словесностью, так сказать.

Его речь выдавала в нем человека образованного и, послушав его, Николай решил, что Александр Макарович — никакой не бандит, а просто, как говорят, сошел с круга. О том свидетельствовал и его диковатый взгляд. Видно, выгнали из учителей за пьянку и опустился до нищего бродяги, а признаться в том людям стыдно.

— Ну, а если бы я в самом деле был бандитом, как бы отнеслись ко мне? — всем туловищем повернулся к Николаю.

— Никак, — беспечно ответил Николай, расстегивая шинель. Ему стало жарко.

— Почему?

— У меня другие заботы.

— Совершенно справедливо. У вас гуманная точка зрения на сей предмет.

Он успел надоесть своими разговорами, и Николай обрадовался, когда, переправившись через реку, учитель повернул коня вправо и поехал осокою вдоль берега, крикнув при этом:

— А вам прямо, товарищ командир!

Здесь начинались холмистые инородческие степи, хозяином которых считал себя Иван Соловьев. Характер почв резко изменился: черноземы уступили место дресве и супеси, густые травы сменились чахлыми кустиками пикульника, типчака и богородской травы. Тысячи лет здесь были одни лишь пастбища для скота, только пастбища, чему способствовали многочисленные горные и степные реки и озера.

Ехали по дороге, стараясь не приближаться к цветущим тальникам и к березовым колкам, из которых могли бы внезапно выскочить бандиты. За несколько часов пути повстречали лишь три отары, охраняемые полусонными всадниками, да одну убогую подводу, густо обдавшую их пылью, — дождя, как видно, здесь давно не было.

К вечеру на небе появились волокнистые тучи, но их быстро пронесло, и между холмами заиграло низкое предзакатное солнце. В какой-то момент всю широкую степь расчертили его косые, далеко уходящие лучи, похожие на боевые сабли сказочных богатырей.