Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— Напрасно вы, товарищ.

— Терзают, безо всякого сострадания терзают и колотят друг друга. Дрянь люди. И купят, и продадут.

— И не приведи господи! — сказала мать семейства из-за перегородки. — У меня вон мал мала меньше, исусики и аспиды, вредные погубители моей разнесчастной жизни. К родной сестре их везу, коровка есть у сестры. А мой-то Карташев! Уж как он меня терзает! Как терзает! Горький пьяница, все до последнего пропил.

— Будто места на земле не хватает, а одну тайгу возьми — сколь в ней добра пропадает зазря! Селись, где хошь, и живи, и дай жить другому, — философствовал бородач. — А то с ножами да со всякими пукалками бегают.

— С какими пукалками? — спросил Николай.

Мужик сплюнул еще и еще и с нескрываемой неприязнью ответил:

— С той вон, что у тебя на поясе. Смекаешь, боюсь-де? А я не боюсь никого. Я сам по себе и прошу меня в этаком разе не трогать.

— Чего привязался к человеку! — одернул бородача его сосед по полке, мордастый парень в черненом полушубке, опушенном серой смушкой. — Человек, может, бандитов ловит.

К ним подошла горластая тетка, замахала увесистыми кулаками:

— Загубил Карташев мою безотрадную жизню!

Кто-то, невидимый за перегородками, вмешался в разговор металлическим басом:

— Кого там! Переловили бандитов. Самого Соловья-разбойника поймали.

— Держи карман шире, — проворчал бородач. — Соловей — пташка залетная, был и нету.

— Эй! — грохнул бас. — Помалкивай, ежели не знаешь!

— Карташева надо забрать, ей-богу, — пошла на Николая тетка.

Бородач не смирился с кажущимся поражением, ответил чугунно пророкотавшему басу:

— Едрена корень, знаток выискался. Ежели хочешь подноготную правду, так взяли одних слабосильных баб, через нашу деревню вели. И этого молодца, — он кивнул на Заруднева, — там я видел. Ну, скажи теперь, брешу, а?

— Вроде бы нет, — сказал Николай.

— То-то и оно, — торжествующе заключил бородач. — Дрянь люди.

— Так и есть! Сущий ирод! — крикнула мать семейства. — Наплодил мне злодеев!

— Это кто же ирод? Соловьев? — снова вмешался парень в полушубке.

— И он ирод! — грохнула под запал тетка, тяжело дыша от волнения.

— Соловьев не хуже тебя, дырявая ты бадья! — вдруг огрызнулся парень.

— Оскорбляют! Грабют! — истошно завопила тетка. — Бьют!

— Вот ты сказал, что Соловьев не хуже. Так чем же он тебе приглянулся? — спросил Николай у парня.

— Не связывайся с ними, — шепнула Полина.

— Нет, пусть объяснит.

Парень в полушубке хохотнул, оглянулся, ища под держки:

— Руки у него такие же, как у тебя. Человек он, жива душа.

— Твой Соловьев есть бандит самый последний! — снова донесся густой бас.

— Не трогай его, так и он тебя не заденет, — сказал парень. — Ему тоже существовать надо.

— Откуда знаешь Соловьева? — спросил Николай.

— А кто его не знает! Он, поди, нашенский. Жить хочет, как ему ндравится, чтоб никто не остепенял.

— Ишь чего захотел! — осуждающе загудела мать семейства.

— Ты подумай, что получится, если каждый будет жить по-своему, — сказал Николай парню.

Тот не смутился:

— Ничего не получится. Все и всегда будет в полном аккурате. Промежду прочим, говорят, и гепеу им куплено.

— Брось трепаться, — грубо одернул Николай.

— Хо, да у нас в газетах про энто писали. Много писали. Сам читал, — несколько оробев, сказал парень.

— Не трепли лишнего, — строго посоветовал соседу бородач, уже потерявший интерес к случайной вагонной беседе. — А люди, граждане вы мои, не стоят доброго слова. Люди дрянь.

— Посмотри! Целый обоз! — Полина показала мужу на идущие по проселку крестьянские телеги.

Николай понял, что она отвлекает его от не нужной никому ссоры, и, внутренне согласившись с нею, подсел к окну.

В Красноярск они прибыли зорним утром. Сдав окованный железом сундучок в камеру хранения, отправились в холодные улицы пешком искать Цепляева.

Они устали, пока, бродя по пыльным улицам, разыскивали штаб губернского чона. Кого они только ни спрашивали, и никто им не ответил толком, где же оно есть, учреждение с довольно странным названием. Обнаружили они его сами, совершенно случайно, оказавшись прямо под его вывеской.

Цепляев принял Николая сразу. Вышел навстречу и провел в свой кабинет, сказав адъютанту, что для всех теперь занят и что освободится не скоро. Такое вступление к их беседе немало воодушевило Николая. Значит, комдив дорожит своим боевым товарищем, не забыл, как ели кашу из одного котла.