А имени Соловьева бай не упоминал, боясь атаманской мести. Жизнь, она дороже любых коней и всякого прочего богатства, трезво рассуждал он. И рассуждал, в общем-то, правильно, потому что атаман мог покончить с ним запросто — золото было для него нужнее дурной Кабыровой головы, а дурной оттого, что однажды допустила она до своих табунов вора Муклая.
Так миновало почти два года. И вдруг злопамятный бай Кабыр, как донесла Соловьеву разведка, кинулся к Дышлакову. Он приехал за помощью в Думу с бочонком забористой араки и несколькими откормленными баранами на телеге, начал с щедрых угощений, и дело кончилось тем, что отряд самообороны и милиция обещали найти украденное и наказать виновных.
А жаловался Кабыр на то, что его снова обидели. На лето, когда в тайге не дает дышать кровожадный гнус, а травы в степи начинают желтеть и сгорать от зноя, скотоводы угоняли свои табуны в скалистые горы, к гольцам, где нет паута и мошки, а есть густые сочные травы и прохладные водопои. С незапамятных пор служили хакасам эти богатейшие зеленопенные пастбища.
И у Кабыра никогда не возникало сомнений, посылать ли к гольцам гулевых лошадей. Из года в год он прельщался дармовыми кормами Кузнецкого Алатау, и кони возвращались с летних пастбищ упитанные и сильные.
И только нынче один из косяков потерялся в горах. Ходивший за ним табунщик уверял бая, что табун отогнали соловьевцы, так как перед этим видел он в гольцах охотника, похожего на конокрада Муклая. Хорошо еще, что сам табунщик случайно остался незамеченным.
Выслушав разведчиков, Соловьев решил для начала послать в Ключик мальчонку. Пусть исподволь разузнает дальнейшие намерения бая, а заодно и меры, принимаемые Дышлаковым. Если даже Ампониса опознают, его никто не арестует, только в этом случае он должен вести милицию и чоновцев куда угодно, но не к соловьевскому лагерю.
Ампонису было пора вернуться, но он не только не объявился, но и не подал никакого знака. Полное неведение не могло не обеспокоить атамана, он должен был точно знать, что же произошло в Ключике или на пути к нему.
— Жди, — заторопился Никита, поправляя на плече широкий ремень с маузером.
До Ключика братья добрались благополучно: никто не встретился им по дороге, кони под ними были незаморенные. Короче говоря, прибыли они туда значительно раньше, чем рассчитывали. Бай Кабыр, их давний знакомый и собутыльник, приветливо встретил братьев и сразу же усадил их за низенький столик по другую сторону костра, над которым весело порхали желтокрылые бабочки пламени. Перед гостями появилось вяленое мясо и густая сметана в глиняных мисках. Хозяин прошел на женскую половину юрты и снял с полки огромный кувшин с аракой.
— Мясо поешь — живот радуется, хорошего человека встретишь — душа радуется, — захлопотал у стола Кабыр, подрагивая дряблыми щеками.
Ели, покрякивая от несравненного удовольствия. Хозяин сам пил много и то и дело подливал араку гостям. Время от времени они встречались вопросительными взглядами, но никто не заговаривал первым. Лишь когда был выпит весь чай, заправленный смородиной и шиповником, Никита грузно отвалился на кожаную подушку и сказал:
— Дай, думаю, заедем.
— И повернули скакунов в Ключик, — добавил Аркадий.
Братья прикинулись обойденными судьбою. Ими не очень довольны власти, потому что Кулаковы ищут добра только хакасам, с братьями поссорился и Соловьев. Кулаковы не хотят огорчать уважаемых людей, если люди крепко держатся заветов своих предков.
— Ну разве стали бы грабить тебя! — дружески воскликнул Никита.
Покатав на ладони уголек, хозяин прикурил трубку, сладко почмокал мундштук:
— Зачем меня грабить? Сам терплю и других не обижаю.
Тогда Никита вкрадчиво заговорил о том, что многие баи недосчитываются коней в табунах, которые возвращаются с высокогорных пастбищ. Неужели дурные медведи задирают молодых скакунов? Если медведи, то нужно посылать в гольцы охотников. Что думает об этом уважаемый Кабыр?
— Медведь отощал что-то, — уклончиво, с непонятным намеком ответил хитрый бай. Он притворился пьяным и весь вечер был настороже. Бай не верил в настоящий раздор между Соловьевым и Кулаковыми: два брата стоили одного атамана. А соловьевцев в улусе он давно ждал. У хозяйского сына, сидевшего на сваленной в кучу конской сбруе и чутко внимавшего неторопливому разговору старших, подозрительно оттопыривался карман.
Кабыр пригласил в юрту двух смуглолицых скуластых девушек в ярких, свободного покроя хакасских платьях. Черноволосые и черноглазые кызылки были на редкость красивы, особенно та, что повыше. Брови у нее походили на распахнутые крылья, а полные губы девушки напоминали распустившийся цветок марьина корня.
Читать дальше