Андрей Лещинский - Собаки

Саша медленно пошел на звуки, сунул руки в темноту, нащупал мокрую шерсть. Кровь? Собака заскулила громче. Сейчас, поскули, полиция тебе покажет котел с супом, дура. Он понял, что она действительно ранена, сунул руки в грязь, поднял ее и понес в колясочную.

Ну, в общем, собака оказалась той самой. Это было какое-то навязчивое совпадение, в случайность трудно было верить, с другой стороны, что ему оставалось? «Так обстоит с желаньями. Недели мы день за днем горим от нетерпенья и, вдруг, стоим, опешивши, у цели, несоразмерной с нашими мечтами». Ну, опешил, но не отказываться же теперь. Переселиться к помощнице воспитательницы, подсидеть техника-смотрителя, а там — новая карьера, зацепиться за бизнес … Да ну их всех. Одного раза хватит.

У собаки была рана на шее и, скорее всего, была сломана левая задняя лапа. До ветеринара Саше было не добраться — не было денег на справки, лицензии и свидетельства, тем более не было денег на левый прием. С раной он справился с помощью бритвы, перекиси и бинтов. Зажило как на собаке. Лапу закрепил между двух дощечек. Тоже помогло. Собака — он, не мудрствуя лукаво, назвал ее Жучкой — отъелась, привыкла к колясочной и по уши влюбилась в Сашу. Через две недели он снял шину, и фигура молодого и статного старшего дворника с прихрамывающей дворняжкой скоро стала местной диковинкой.

Жучка ни за что не хотела пить ни водку, ни бормотуху, ни пиво. Представить себе, что она согласится укусить Сашу, было совершенно невозможно. Если он трогал ее, когда она спала, Жучка радостно вскакивала, лизала руку, готовая к ласкам, играм и прогулкам. Нужен был наркотик, но Саша плохо представлял себе, как с его деньгами и спецовкой, хотя бы и чистой, к нему подобраться. В конце концов кое-что выяснилось, как-то начало срастаться. Оказалось, что купить наркоз можно, но стоит это триста долларов. Саша в месяц зарабатывал сто восемьдесят. Как-никак есть было надо, какие-то деньги, как ни экономь, все равно куда-то девались. Брать в долг он не хотел, даже если бы техник-смотритель или помощница воспитателя вдруг решили выручить. Ни к чему это. У него было тридцать два доллара. Двадцать в месяц он мог бы откладывать, но это целый год. Тут снова и как-то подозрительно вовремя повезло. Оказался нужен ночной дежурный сантехник. Саша оставался спать в той же колясочной, но каждую третью ночь считался дежурным и должен был вскакивать и суетиться, если где-то что-то протечет. Собственно говоря, он делал это и раньше, поскольку сантехники все ночи были пьяны, деньги получали, а на вызовы глаза не продирали. Саша получил первую зарплату и — бах! — вместо тридцати двух долларов стало сто четыре. Да еще двадцать, итого — сто двадцать четыре доллара. Еще два месяца, и готово!

Одним весенним деньком он решил прогуляться с Жучкой в Удельном парке. Ничего хорошего там не было, но жизнь становилась такой невыносимо скучной, что даже прогулка по разбитым и загаженным дорожкам среди немногих сохранившихся деревьев, пней, гнилых кустов и куч мусора давала развлечение. В самой середине парка у остатков детской площадки было чище, там гуляли люди, и там он, как и следовало ожидать после череды предыдущих совпадений, встретил свою голубиную знакомую. Она шла ему навстречу, она посмотрела на собаку, она подняла глаза и внимательно посмотрела на Сашу, она узнала и его, и собаку, прошла мимо. Они одновременно оглянулись и разошлись в разные стороны.

Наконец состоялось. Ветеринар жил в том же доме. Он знал Сашу с самого начала дворницкой карьеры и был почти уверен в том, что это не подстава. Он очень удивился тому, что Саша хочет усыпить вылеченную и откормленную Жучку, еще больше удивился тому, что усыпление надо понимать в смысле, предполагающем последующее пробуждение, ничего не понял, да и понять не мог, поскольку Саша ничего ни объяснять, ни придумывать не собирался. Ветеринар взволновался, успокоился, сделал укол и даже не за триста, а за двести пятьдесят долларов, поскольку для временного усыпления требовалась меньшая доза.

Он пообещал три-четыре часа мертвого сна. Саша притащил Жучку в колясочную. Был вечер. Работа кончилась. Этой ночью он не дежурил. Пора!

Самое удивительное, что он ухитрился не орать. Пилюля была в нескольких миллиметрах под кожей, и выкусывать ее тупыми зубами спавшей собаки было дико больно и неудобно. Ему удалось захватить пилюлю четырьмя передними резцами и начать сжимать челюсти, как зубастые тиски. Жучкина морда выскальзывала, падала и ударялась о борт старого таза, принесенного с помойки для сокрытия кровавых улик процесса. Ему было страшно жалко себя, он скулил, плакал, сжимал Жучкины зубы, ронял челюсти, с ужасом заново засовывал зубы в уже прокушенные дырки. Наконец зубы лязгнули о металл, он нажал, потянул, испугался, что не сможет выдержать боли. Хорошо бы надрезать острым ножом. Раз! — и достал до пилюли, а там уже просто, но тут была бы боль не чета этим соплям и стонам. Да, мать твою!.. Он нажал, дернул, собачья морда отлетела в одну сторону, пилюля свалилась на пол, из руки потекло, как из мокрой губки. Саша мало что понимал в медицине, но заранее выяснил, что артерий и вен в этом месте нет.