Вначале он мучился без душа, возможности ежедневно менять белье и пользоваться дорогой косметикой. Потом привык, а потом эта проблема и еще одна немного рассосались. Помощница воспитательницы детского сада, находившегося на первом этаже Сашиного дома, жила тут же на четвертом в однокомнатной квартире с пятилетней дочкой. Конечно, бомж был ей не пара, но мужиков вообще не хватает, кроме того, ясно было, что Саша не совсем бомж и что как-нибудь в скором времени устроится.
Саша и вправду мог бы как-нибудь устроиться. Мог бы найти работу получше, мог бы переехать к этой воспитательнице. Он не сломался, силы были, а прошлую свою жизнь он вспоминал не только без сожаления, но даже и без горечи. Все можно было устроить, но он не мог терять свободу, он не мог себя ничем и никем связывать, ему необходимо было собственное помещение, в котором жил бы только он и он один. Именно поэтому, соглашаясь на должность старшего дворника, он вытребовал себе колясочную — пустую комнатенку в вестибюле одного из подъездов. Колясок там не было. Дворники хранили там метлы, стоял диван, телевизор, стол и несколько стульев. Все было ветхое и грязное. Все смердело и выглядело ужасно. Оттуда выселили разжалованного старшего дворника, и за эту комнатенку вблизи от парка Саша готов был терпеть многие неудобства.
Он искал собаку.
Она укусила его тогда, было немножко больно, но эта боль растворилась в невыносимости последовавших событий. Саша замечал, что рука опухла, что рана заживает не слишком быстро, мазал чем-то, но думать приходилось совсем о другом. Когда он пришел в себя, стал работать, стал кое-как спать в вонючем подвале, он посмотрел на свою руку, на затянувшиеся красные рубцы, увидел то, что должен был увидеть с самого начала, и стал сильно бить себя кулаком по лбу.
Собака укусила его рядом с таблеткой. Кажется, один зуб даже задел ее. Таблетка от этого не сломалась. Саша знал это совершенно точно, потому что его много раз после этого проверяли. Впрочем, сломалась бы, так и черт бы с ней. Важно было то, что он не только не потерял сознание, но даже не почувствовал по-настоящему сильной боли.
Он не был уверен в том, что нужна именно эта собака. Он плохо представлял себе, как надо будет действовать, когда и если он ее найдет. Он не знал ничего, но решил искать ту самую сучку, хотя не был уверен и в том, что укусила его сука, а не кобель.
Саше не надо было спешить, у него не было бизнеса, не было обязывающих отношений, работал он несколько часов в день, да и то без особого напряга. Непьющих бригадиров дворников с петербургской пропиской взять было негде, и за свою зарплату и за колясочную он не особенно беспокоился. Он был в таком низу, на таком дне социального колодца, настолько мало был связан с окружающим миром, так мало был интересен ему и так мало от него хотел, что вдруг начал жить спокойно и неторопливо, украшая жизнь одним-единственным серьезным занятием — поиском в Удельном парке бездомной сучки.
Он искал, но все-таки не мог понять, что он, собственно говоря, ищет. Пилюлю вырезать невозможно. Самому себе не получится — потеряешь сознание от ее сигнала. Попросить никого нельзя — потеряете сознание оба. Запустить какую-нибудь машинку можно — машинке по фигу, в ней пилюли нет, но тогда — смерть. Пилюля ни за что не даст себя вырезать, убьет, и все. Руку отрубить? Говорят, доходили люди и до такого, да толку? Человека без левой руки остановит первый же патруль. Отсидит и выйдет с пилюлей в другой руке. Вторую рубить? Чем? Этим самым, что ли?
Собака куснула по самой пилюле, теперь Саша точно помнил, что клыки клацнули о металл, но пилюля не среагировала. В зубах была свобода, но, конечно, хотелось проверить, не подойдет ли любая собака. Он не знал, как, но случай подвернулся очень быстро и даже слегка навязчиво.
Около мусорной пухты в рваных пакетах ковырялся старый алкоголик, а рядом с ним глотал кусок засохшего хлеба его пес. Алкоголик был привычно пьян, но странно было то, что пес тоже плохо стоял на ногах и при слишком азартных движениях челюстей нетрезво припадал на задние лапы и чихал.
— Чего это, папаша? На двоих, что ли, с песиком на грудь приняли?
— А что ж … Как не поделиться?
— Чего, собака твоя вправду пьет, что ли?
— А ты налей.
Старик попробовал засмеяться, сердце и легкие разом прихватило, получилось глухое гы-гы-гы, после которого он побледнел и уселся на раздавленный пакет.
Да, не на самом дне был Саша, да и на самом ли дне был старик? Все-таки его помойка была в Петербурге, не в самом бедном районе города.
Читать дальше