Андрей Лещинский - Причина смерти

Богиня унеслась в злом вихре, Его внимание тоже ушло в горние выси, как всегда, отсутствие высшей силы дало грязную свободу нижайшим существам. Глупый, жестокий и весёлый фавн, всегда желавший всех женщин, а носительницу царской диадемы особенно, добился своего и смог наконец-то учинить над ней насилие. Он очень боялся Богини, бешеный гнев которой закрутил время и пространство неохватным узлом, оплавил песок, изменил свойства материи, но похоть была сильнее страха. Царица проснулась от кошмара, в котором смешались козлиная вонь, тяжёлые шерстяные покровы и ядовитая змея, изо всех сил кусавшая её между ног. Она с криком пришла в себя, задергалась, но не тут-то было. Фавн крепко обхватил её сзади руками, ногами, копытами и насиловал, блея от возбуждения. Она закричала громче, поняла, что никто не придёт к ней на помощь, остался ли вообще кто-нибудь после тех жутких мистерий? Она попыталась напрячь волю, произнести заклинание, но слёзы душили, острая боль разрывала живот. Видно, всё же что-то получилось, потому что фавн забеспокоился, закончил свое дело, издав смрадной пастью низкий горловой звук, и ускакал в лес.

Она полежала на животе, потом, разрывая остатки любимого яркого платья, поползла по камням и кочкам, острым кустам и муравьиным дорожкам. Ползла долго, доползла, увидела костры, земледельцев в оргиастическом безумии с чашами в руках, сумела позвать и снова улетела в небытие.

К игре надо относиться серьёзно. Сложнейшие связи, создающие многомерный и многообразный мир действий мыслящего существа, обладают, помимо бесконечного и даже бесчисленного множества пространственных, эстетических, нравственных, временных и других характеристик, возможностью проявлять свою власть над самими собой, выстраивая иерархические пирамиды самокомбинаций и вознося игру на вершины многих пирамид.

Ценность игры оправдывается её непривязанностью к биологическим и нравственно осмысленным действиям. Цель свободно определяется играющим, избавляя его от нудного на любом уровне контакта с необходимостью. Правила тоже создаются игроком: брать чужие — пошлое самоограничение, вульгарно намекающее на возможность неэстетичных и безнравственных связей между творцом и пользователем. Чем сложнее правила, тем дольше переход от реальности к игре, но тем и достижимее драгоценный приз — полное замещение неигровых связей игровыми, отождествление игрока и игры, сладчайшее забвение множественности индивидов, одиночество и сосредоточенность творца.

Он был очень серьёзен, взволнован и захвачен чувством близкого счастья. Игра получалась — Его игра. Мало того, что Он Сам придумал правила, придумал законы, по которым правила меняются, законы изменения законов и далее по бесконечному кольцу — это просто для таких, как Он, так ведь Он придумал и саму игру.

Он сумел придумать игру в почти безвыходной, близкой к тупику ситуации. Дело в том, что возможности игроков постоянно ограничивались. Он помнил грустное удивление, с которым встретил сначала абсолютный запрет на внепространственные игры, потом доказательство теоремы, установившей безнравственность игр в неэвклидовых пространствах.

Огорчение, включённое конструктивной составляющей в систему связей, может быть очень продуктивным. Истинные знатоки и любители игры выявили внутренние противоречия теоремы, доказали теоретическую возможность игры в эвклидовых пространствах при введении незапрещенного временного фактора и даже начали находить удовольствие в строгой простоте изящных построений.

Добро, принявшее форму нравственности, имеет опасную тенденцию к расширенному самовоспроизводству. Поле деятельности игроков всё более сужалось. Они были готовы к запрету на игру в бесконечномерном пространстве с бесконечномерным временем, но, не видя особой разницы между числами натурального ряда, не ожидали вторжения нравственных связей и в эту, схематизированную до смешного, область. Да и в чём разница между конечномерными эвклидовыми пространствами?

Однако, ограничения шли всё дальше, пока в распоряжении игроков не остались, глупо и смешно об этом думать, жалкие трёхмерные эвклидовы пространства и, неловко об этом говорить, одномерное время.

Как большую ценность, хранил Он перенасыщенное сочетание связей, составивших тогда Его негодование, огорчение и испуг. Последний чуть не подвиг Его на дурацкое действие — Он хотел позвать на помощь другого игрока, но тут же с отвращением отказался от этой антиэстетичной, пагубной затеи. Два игрока, или больше, какая разница, либо один, либо не один, два творца одной игры, и, как печальное следствие, множественные законы, пересекающиеся и противоречащие один другому, противоестественные отношения, возникающие между игроками, этого не вынести.