Андрей Лещинский - Причина смерти

Игры продолжались, темп движений не снижался, фавны и оборотни-ослы блеяли и визжали от счастья, но люди стали уставать. Они насытились любовью, но Богиня впрыскивала в них новые порции похоти, заставляла двигаться и желать через силу, наконец они один за другим стали падать на траву и терять сознание от любовного изнеможения. Шевеление ещё не прекратилось, Зелёная ползла куда-то на четвереньках, но Богиня, как видно, соскучилась. Туман двинулся вперёд, скрыл участников мистерии и оставил перед троном совсем небольшую уютную площадку.

— Тебе понравилось с врачом? — неожиданно спросила Богиня. Она утратила угрожающую неподвижность, приветливо улыбнулась, одну ногу вытянула вперёд, другую согнула, упёрлась ступнёй в сиденье трона и положила руки и подбородок на высокое колено. Поза была очень женственной, домашней и простой. Царица не хотела уступать змеиной благорасположенности Великой, но решила ответить правду, тем более, что врать было бесполезно, Богиня читала мысли быстрее, чем слышала слова.

— Было очень приятно, но слишком… сладко. Лучше проще и сильнее, но все же он очень умён и искусен.

— На нём моё проклятие. И вообще этот жирный дурачок противен и жалок. Смотри.

Из тумана вышел врач, отвратительно бледный в бледном мглистом сиянии. Золотого очарования тут не было, жалкое волшебство истребилось великой мощью Богини, он был гол, безволос, с большим животом и малой силой. Богиня ласково взяла царицу за руку, лучезарно улыбнулась и подмигнула, приглашая вместе посмеяться над рыхлой и беспомощной фигурой. Царица расслабилась, засмеялась дружелюбно и весело, глядя на странное представление, затеянное Богиней.

Суть пантомимы была ясна: Богиня решила осмеять в назидание царице, для своего удовольствия, или для неведомо чего любовные игры в золотом шатре. Женскую роль исполняла Фиолетовая. Воля Богини позвала её встать с колен, снять платье и послушно, без сопротивления мысли и тела дать себя для любовных игр врача.

Всё-таки все мужчины животные. Сначала царице было весело, в основном из-за того, что не ей отведена роль в гнусных утехах. Потом стало противно глядеть, как бедная Фиолетовая, — она была меньше царицы ростом, миниатюрней, очень гибкой, а сейчас от безволия и вовсе растеряла все суставы, — как она почти скрывалась под пыхтящей тушей врача, как он цапал своими похотливыми лапами нежнейшие места её плоти, как она принимала непристойные позы, удовлетворяя его всеми частями тела во всех комбинациях. Царице стало жалко себя. Неужели она стонала от восторга в объятиях этой студенистой туши, неужели и её он мазал своими слюнями и семенем, для чего она так унизила себя, и для чего её так ужасно унижают теперь. Вдруг её негодование, её бешеный темперамент пересилили чужую волю, и она поняла, что врач был не таким противным. Он был дороден, но живот у него не висел почти до колен, фаллос не был маленькой красной кнопкой, тело было пусть не рельефным, но упругим и сильным. Он был умным и воспитанным человеком, а перед ней изгалялся оборотень, приспособленный для мерзкого фарса.

Богиня была сильнее во всём. Она могла управлять вещами, живыми тварями, людьми, могла вторгаться в закрытые для людей области и творить несказанные чудеса, но гордость царицы была выше её пакостей. Царица несомненно знала, и знание это не питалось опытом земных событий, что она прекрасней всех, что соитие с ней — ярчайшая мечта любого мужчины, что каждый, достигший этой вершины, отмечен знаками высшей силы, и достоинство его не подлежит никакому осмеянию и поношению, кроме только её собственного. Великая царица любимого богами Крита встала со скамеечки, она ощутила в гневе и негодовании за свои оболганные чувства всё своё напряжённое прекрасное тело, свой бешено работающий мозг. Она закинула голову к небу, её воля, злость и любовь пробили отверстие в небесной тверди, донесли голос царицы до Кого-то, превыше земных богов, и Он ответил ей одобрением и любовью.

— Врач хороший, я его хоть минуту, но любила. Он мой навсегда! — крикнула царица и упала на траву, потеряв сознание.

Она лежала то ли в забытьи, то ли в глубоком сне от страшной усталости и не видела, как бесновалась разъярённая Богиня. Она не смела тронуть ту, голос которой дошёл до Него, побоялась тронуть даже её спутников, но, воя от ярости, прокляла их всех и превратила часть священной рощи, вернувшейся обратно на место волшебных трав, в оплавленную взрывом воронку.