Андрей Лещинский - Причина смерти

Женщины радугой спускались по склону к равнине, к цветным пятнам ждавших людей. Дойдя до середины, царица подняла руку, сёстры повторили её жест и запели старинный гимн богу войны. Женщины пели военный гимн только при встрече войска, поэтому он был один, почти не менявшийся, заученный с детства, скучный и холодный. Царица задумчиво шла и пела, шевеля кистью поднятой руки с золотыми браслетами и кольцами. Она в первый раз изменила мужу, вообще впервые попробовала другого мужчину и теперь, ожидая встречи, страшилась того, что он узнает, догадается о её неверности. Она чувствовала под парадным платьем пространство своего тела, ещё недавно существовавшего в сексуальной памяти только любимого супруга, а теперь хранимого воспоминаниями ещё одного человека. Оно принадлежало уже не одному, а многим, это лишало его любовной уникальности, но повышало ценность, как дорогого и желанного источника наслаждения. Царица всей кожей, всеми поднятыми к небу пальцами ловила вновь открытые возможности, она была упоена своей новой значимостью, и только одна горькая мысль портила удовольствие — похвастаться было некому. Врач и так всё знал, мнение девчонок её не интересовало… муж? Ах, если бы! Его гнев и тяжесть наказания придали бы большую ценность событию, но сказать самой? Нет, страшно, всё же страшно.

Наконец, они спустились вниз, царь с царицей встретились, он ласково взял её за дрогнувшую руку, они взошли сверкавшими ступенями на мраморное возвышение и воссели на деревянные, из ливанского кедра, инкрустированные костью и золотом кресла. Вокруг бушевал пир, постепенно становившийся всеобщей пьянкой с беспорядочными совокуплениями в близлежавших кустах и за стенами ближайших зданий.

Пробыв положенное время, царь подал руку царице и, оставив народ и приближённых валяться и спотыкаться на лужайке, пошёл вверх по склону холма. Сопровождали их всего два воина из свиты царя. Они дошли до дома, воины расположились на пороге, а супруги уединились в покоях, предназначенных для ночных занятий и отдыха.

Уже начались сумерки, было полутемно, а в комнате и вовсе ничего не видно. Посредине покоя стояла огромная деревянная кровать с темными покрывалами, в углу маленький бассейн с ароматной водой, сундук для одежды, ещё один сундук. На нём в глиняной тарелке сквозь толстый слой пепла еле видно в темноте мерцали угли, заготовленные царицей. Она подошла, взяла на деревянную дощечку один уголёк, раздувая, поднесла его к фитильку масляного светильника, потом другого. Два язычка пламени осветили комнату, таинственно глянули звериные морды с расписных стен, разница с золотым светом в шатре была такая, что хоть плачь.

Царица вышла на середину комнаты, устланной мягким ковром, и медленно стала раздеваться. Цветные воланы падали один за другим, всё выше и выше обнажая стройные горячие ноги, на ней остался золотой лиф, она переступила через цветные ткани, скинула с ног сандалии, задумчиво подошла к кровати, расстегнула лиф и бережно положила его на крышку сундука. Услышала, как зарычал от страсти царь, как могучим движением рук он разорвал красную с золотом повязку, поднялась на кровать и встала на колени к нему левым боком.

Она услышала лёгкий шаг царя, знала, что сейчас он подойдёт сзади, тоже встанет на колени, она ощутит его тяжесть, от этого должна будет опереться на согнутые в локтях руки, изогнувшись в удобной для него позе, что его огненная плоть вольётся в её тело, что будет божественно хорошо, но теперь она желала большего. Она не знала, как и что сказать, устрашилась слов, только, против обыкновения, повернула к нему лицо и протянула левую руку, надеясь, что он возьмет её, положит на спину и сделает, только гораздо лучше, то, что врач вложил тогда в её память и желания. Царь не заметил призывного жеста, всё было, как всегда, она уплыла в сумбуре мыслей и страшной усталости, последней мыслью было, что её муж лучше всех, но мог бы быть ещё лучше.

Царь был очень умён, терпелив и значительно более наблюдателен, чем ожидала царица. Он понял смысл возжигания светильников, увидел приглашение к неведомым приключениям в жесте левой руки. Он ощутил небывалую прелесть в совершенных изгибах тела супруги, впервые освещённого красноватым пламенем горящих фитилей. Однако, он хотел знать, что, собственно говоря, произошло, куда звала его царица, кто был её проводником и учителем в новых наслаждениях.

Царь не спешил, он хотел получить доказательство того, что происшедшее не было случайностью, и получил их. Он видел невысказанную просьбу царицы, понимал, что она умоляет его о разоблачении, что ждёт его сурового вопроса, упрёков и наказаний, может быть, жестоких, но страшился задать вопрос. Не мог он и забыть. Каждый раз, приготовляясь к соитию, царица делала что-нибудь необычное. То она встречала его, лежа на спине, заложив руки за голову и согнув одну ногу в колене, то во время совокупления пыталась упасть на бок; она думала, что он не замечает, а он думал, что никто не видит его страданий. Страх сдерживал обоих.