— Чего задумался? — Смоляк не любил слишком долго молчать.
— Я думаю о моем брате, о Бартеке, том, настоящем, что лежит в могиле, и о том, с которым вы носитесь; даже очень любопытно будет поглядеть на этого нового брата, которого ты мне представишь.
— Не я, Кароль, — Смоляк не заметил иронии или прикидывался, что не замечает, — не хотелось бы мне придумывать для тебя братьев.
В управлении Смоляк сразу же как-то размагнитился, отяжелел, стал медлительным, долго, очень долго не приводили мнимого брата; Каролю хотелось выглядеть не просто успокоившимся, я равнодушным, даже скучающим, он пытался зевнуть, но не мог оторвать взгляда от дверей; когда за этими дверями затопали шаги, а двери на разболтанных петлях отозвались, точно сами стремились преждевременно отвориться, Кароль стиснул пальцами подлокотники кресла, в горле вдруг пересохло; он чувствовал на себе взгляд Смоляка, но все еще был не в силах оторваться от вздрагивающих дверей, которые наконец распахнулись, и на пороге предстал в сопровождении автоматчика человек с лицом, испещренным синими крапинками, щуря слезящиеся глазки, которые боялись света.
— Он притворяется полуслепым, — сказал Смоляк.
— Кароль, братишка, — взвыл арестованный, — спасай меня, погляди, что они со мной сделали!
— Я не знаю тебя.
— От родного брата отказываешься. Кароль, смилуйся! — И арестованный упал на колени, принялся всхлипывать, но это был бездарный плач, самый последний комедиант заплакал бы естественней по требованию публики.
— Это какой-то псих, — сказал Кароль, обращаясь неизвестно к кому, и почувствовал себя так, словно его окунули по шею в вонючую лужу, полную конских пиявок и всякой нечисти, и вдруг осознал, что нет никаких доказательств, что этот тип не является его братом; может быть, позвать Чеслава, мать, Магду, других людей из Кольска, которые знали Бартека, ведь никто этой небылице не поверит; но эта рожа со слезящимися глазками откуда-то ему знакома, только синие крапинки ни с чем не связываются; Смоляк молчит, не торопится с объяснениями, долго он молчать не любит, а теперь вот молчит, попал в свою стихию таинственности, загадочности; но тут никакой загадки нет, сейчас Смоляк в этом удостоверится.
— Встань, дурень, — резко выкрикнул Кароль, и арестованный поднялся, продолжая всхлипывать.
— Как фамилия?
— Такая же, как и у тебя.
— Твоя фамилия… сейчас тебе скажу… Сфа… Сфа… да, Сворновский.
Мистификатор не смог скрыть своей обескураженности, Кароль хлопнул в ладоши.
— Ему надо спустить штаны, — сказал он.
— Это немцы заглядывали в штаны евреям, — запротестовал арестованный, — разве я в гестапо?
— Заткнись, дурень, заткнись, Сворновский; говорю тебе, ему надо спустить штаны, у него татуировка на ягодице, мышь, убегающая в дыру, в задний проход.
Солдат с трудом удерживался от смеха, вопросительно поглядывая на Смоляка, арестованный тараторил:
— Ох, как вы интересуетесь моей задницей, ох, как интересуетесь!
Смоляк кивнул вопросительно глядящему солдату, тот повернул мазурика лицом к стене, рванул неподпоясанные штаны, и тут Смоляк разразился таким хохотом, что у него даже дух захватило:
— Что за выдумка рисовать мышь на заднице! Увести!
Лжебрат секретаря повятового комитета исчез за дверью, Каролю очень хотелось плюнуть ему вслед, раздражал его и совершенно неуместный хохот Смоляка, он бросил шапку на подоконник, лоб покрылся испариной.
— Вот тебе и очная ставка.
Смоляк попытался закурить сигарету, но спички гасли, ибо он продолжал смеяться, отдуваясь и охая.
— Мне вовсе не до смеха.
— Почему?
— Потому что мне это не нравится. Понадобилась мышь на заднице этого болвана, чтобы вы поверили, ты и твое начальство в Познани, что у меня нет брата в банде.
— Не я выдумал очные ставки.
— Не мог опросить людей. Есть люди, которые знали Бартека.
— Какой умник. Я должен был за твоей спиной выспрашивать, является ли один из бандюг братом секретаря повятового комитета партии.
Кароль не нашелся что сказать.
— А ты откуда его знаешь?
— Откуда? Я его впервые вижу.
— Настоящий Шерлок Холмс.
— Есть у меня дома такая фотография: несколько харцеров [9] Харцер — в довоенной Польше бойскаут.
, среди них Бартек, а рядом этот Сворновский, где-то в гимназическом лагере. Бартек мне рассказывал об этой мыши, и я запомнил физиономию Сворновского, как не запомнить типа с мышью на заднице.
Читать дальше