Илья Штемлер - Коммерсанты

Да и сам Балашов выглядел строже. Приобрел компьютер, усадил за него парня, тоже какого-то родственника. Тот больше гонял по экрану забавные фигурки, чем занимался делом. Да и нагрузки пока небольшие. Работали по старинке — через записные книжки, личные знакомства, быстрые ноги и телефон. Время золотое — в стране скопилось великое множество товаров, учтенных и неучтенных, и деньги в учреждениях были серьезные и неосвоенные…

Приближался конец рабочего дня. В конторе стало потише — кто подобрал партнера и вышел на улицу договариваться без посторонних ушей, кто отправился домой ухватить кусочек субботы, кто побежал к уличному телефону-автомату согласовывать детали предложения. Двух телефонов, что стояли в арендованной квартире, было маловато, тем более один подключили к факсу — какой-то очередной придумке то ли японцев, то ли американцев. За все время пустого стояния факс вдруг раза два ожил и принял какие-то сведения из Москвы. Балашов купил эту игрушку — «Кенон-230» — у моряка, правда, далеко не новый, поэтому и недорогой. В Москве факсы уже входили в моду… Маклеры недовольно ворчали — и так к телефону не пробиться, а тут стоит никчемный аппарат. И использовали факс как обычный телефон.

Вот и сейчас его занимал Ашот, довольно удачливый маклер, не по годам подвижный и энергичный, родственник того армянина, которому Балашов передал в аренду свой тир в Сестрорецке.

— Ашот, что делать, Ашот, — проговорил Балашов. — Лес нужен.

Ашот задержал корявый палец в отверстии телефонного диска.

— Есть лес, хозяин, — вежливо ответил Ашот. — Только береза и тополь. Для шахты нужны хвойные породы, северные. На той неделе у меня был…

— А еще армянин, называется, — пошутил Балашов. — Ваш брат из-под земли достанет, если надо.

— Из-под земли нас самих достали, — криво усмехнулся Ашот. — В Сумгаите. Еле отряхнулись… Вернется Чингиз, что-нибудь придумает.

— Эх, — вздохнул Балашов. — Одна надежда то на Ашота, то на Чингиза, то на Арона… Наш Иван ни черта не придумает.

— Старшему брату думать не надо, — засмеялся Ашот, — если есть младшие братья.

Балашов улыбнулся, он любил шутки, особенно этих, «кавказских пленников», и во многом на них надеялся. Очень шустрые ребята, сбежавшие в Ленинград кто из Молдавии, кто из Азии, кто с Кавказа.

Балашов достал из портфеля термос и сверток с бутербродами. Налил в кружку темный, густой чай. Перед уходом с работы он всегда подкреплялся — неизвестно еще, когда попадет домой, вечер прибавлял всякие заботы, рабочий день у председателя кооператива «Маклер» ненормированный.

Ашот так и не дозвонился. Взял тетрадь, что напоминала растрепанный кочан капусты, и сунул ее в папку.

— Я говорю тебе, хозяин, это выгодное дело, — у Ашота был обиженный тон.

— Надо обдумать, Ашот. Сейчас такие законы. Сегодня тебе сдадут в аренду, завтра отнимут. И налог снять забудут. — Балашов приканчивал бутерброды и торопливо отхлебывал чай.

Ашот переминался с ноги на ногу, раздумывая — позвонить еще раз или переждать.

— Поезжай в Сумгаит, хозяин. У любого спроси — кто шил модельную обувь, даже для райкома и директора химзавода? Любой тебе ответит — Ашот-армянин… Если ты возьмешь в аренду эту мастерскую на Охте, этот заплеванный сарай, ты через год забудешь о маклерской конторе, от которой, как мне кажется, больше болит голова, чем трещит карман.

— Ха! — растянул толстые губы Балашов. — Ты сбежал из Сумгаита, а мне советуешь туда поехать.

— Я сбежал из Сумгаита, верно. Но все начальники отделов и лично товарищ Гасанов, которого, кстати, эти мерзавцы-еразы убили топором за то, что он защищал армян, все они носили на ногах мою обувь. Специально заказывали на свадьбы.

— Что такое еразы?

— Так называли ереванских азербайджанцев, что устроили резню в Сумгаите… Так что, хозяин, насчет аренды мастерской?

— Надо подумать, Ашот, надо подумать.

— Пока вы думаете, кто-нибудь вас обскачет.

— Понимаю, тебе не терпится.

— Стар я становлюсь, хозяин. Маклеру нужны ноги. К старости ноги первыми устают. А в сапожном деле нужны руки. Руки у меня крепкие, успеть хочу. Хорошее дело начать. И вам была бы выгода, клянусь могилой братьев.

— Каких братьев, Ашот? Твой брат у меня в Сестрорецке, в тире, «капусту» стрижет.

— Нас было четыре брата. После Сумгаита осталось двое.

— Знаю, знаю, — пробормотал Балашов. — Я так сказал, вырвалось… Хочешь чай? Иди, садись.

— У меня режим. Я кушаю рано утром, потом бегаю по заводам, потом ужинаю, потом спать. Спасибо, не хочу, — Ашот собирался что-то добавить, но его отвлек гневный вопль племянницы Балашова, что сидела у входа в контору, «на билетах».