Илья Штемлер: Коммерсанты

После одиннадцати вечера, когда общественные туалеты города закрывали на ночной покой, бывший санитар спецвытрезвителя сержант милиции Егор Краюхин выходил на промысел.

Самым подходящим для этого местом Краюхин определил для себя туалет на улице Гоголя. Народ в этом районе хаживал более интеллигентный, законно-боязливый. Не то что на площади Восстания, у метро. Хоть и оборотистое для промысла место, да людишки тусовались там ночами скверные — одни бомжи да проститутки. Власть в грош не ставили, за копейку удавятся. А то и накостыляют по шее невзначай. Да и опасно было — могли заприметить ретивого сержанта служаки-менты из пятого отделения, что на Лиговке. Не очень-то им хотелось завышать показатели за счет каких-то зассых, могли и дознаться, что сержант Краюхин — сержант липовый и рвение проявляет из личных интересов.

Пробовал сержант охотиться на Садовой улице, напротив кинотеатра «Молодежный». Тоже ничего хорошего. Помнится, взял одного цыгана, да и не рад был, — откуда ни возьмись, налетел целый табор. Фуражку с головы сбили и унесли, вместе с тем цыганом. Пришлось доставать из мешка старую фуражку с зеленым вохровским околышком… Нет, лучше места, чем на улице Гоголя, не найти. И удобно — на каждом шагу телефонных будок понатыкано, в любой устраивай засаду, да и клиентам искушение великое — телефонная будка, — не надо искать ближайший подъезд, и не во всякий подъезд проникнешь: понаставили от жулья кодовые замки, — изучил своего клиента сержант!

Пустая стекольная рама наполняла будку свежим ночным запахом стираных простыней. За годы работы в медвытрезвителе сержант привык к этому запаху, когда привозили мешки с простынями для «контингента». Пожалуй, нет работы доходней, чем в медвытрезвителе, особенно если дежуришь на регистрации, чего только не сулят клиенты, очухавшись. Да и при первичном досмотре кое-что перепадало из того, что дежурный наряд проворонил. На том, собственно, и погорел Егор Краюхин. Подвезли как-то клиента; пока фельдшер определят степень опьянения, Краюхину поручили переписать содержимое баула. Обычно акт составлялся в присутствии дружинников, а в тот раз дружинники куда-то запропастились; ну, Краюхин и прибрал к рукам увесистый пакет с иностранной наклейкой, пихнул в свой сидор, чтобы разглядеть на досуге добычу. Все бы ничего, не в первый раз, да только алкаш оказался видным депутатом горсовета. Хоть и не было прямых доказательств кражи, но начальство стало донимать Краюхина. Тот сгоряча и накорябал заявление об увольнении, тем самым как бы выказывая обиду за незаслуженное подозрение. Начальство, казалось, только и ждало этого. Тут же подписали заявление, еще бы — такое доходное место освободилось. Потом Краюхин смекнул, что начальство само хотело пакетом попользоваться, потому как содержимое было не совсем обычным. Помнится, как приволок Краюхин пакет к себе, вскрыл и обмер. В проеме он увидел человеческие волосы, светлые, густые. А когда расширил проем, Краюхин и вовсе выпучил глаза. Женская голова?! Неужели пьяного убийцу на улице подобрали? Как же быть! Признаться, что упер у пациента личную вещь, — должностное преступление. Умолчать? В сообщники попадешь… Все перемешалось в сознании Краюхина: алкаш — депутат горсовета, грозная харя начальника вытрезвителя, окаянный дружинник, что сбежал со службы и вверг в искушение Егора Краюхина, и почему-то соседка по коммуналке — старуха Агафья Львовна, — вот кто порадуется, когда Краюхина упекут за соучастие в преступлении…

Вялыми пальцами Краюхин вытягивал на свет содержимое пакета. Да это же… маска, сообразил он, вроде гуттаперчевой игрушки, только в натуральную величину. На Краюхина смотрели стеклянные шальные глаза под красивыми бровями. Что за чертовщина такая? Следом за головой тянулась резиновая тряпица телесного цвета, свернутая аккуратным рулоном. И тут Краюхин дотумкал — резиновая девка, надувная! Ах ты, депутат-демократ, Краюхин засмеялся. Смотри-ка, удивлялся Егор Краюхин, извлекая из пакета приспособление для подкачки воздуха, и тюбик клея, и запасной лоскуток резины, а главное — книжку-инструкцию, испещренную иероглифами, что более всего поразило Егора, — на кой хрен ему инструкция в этом деле, бумагу только переводят…